Козьма Прутков и его друзья

Неосознаваемое влияние «Гисторичаских материалов» на многих пишущих дожило до наших дней. Стоит кому-нибудь из современных журналистов вздумать поиронизировать, как он тотчас хватается за то, что лежит ближе всего,— за растасканный многими предыдущими поколениями пишущей братии синтаксис прутковских анекдотов, за архаизмы «сей», «оный», «отменный», «всем ведомый», за все то, что когда-то было открытием, а теперь составляет иронический стереотип.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ «Москвитянин», 1852, ноябрь, № 22, отд. V, стр. 37—42

² ГБЛ, М 4810.

³ ГПБ. ф. 178, ед. хр. 9.

⁴ П. Н. Берков. "Козьма Прутков, директор Пробирной Палатки и поэт. Л., 1933, стр. 92.

⁵ Т а м же, стр. 86.

⁶ Т а м же, стр. 87.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Пока Алексей Толстой был в Калуге, его мать купила под Петербургом имение Пустыньку. Ему полюбилось это место, где была прекрасная охота, где родилось многое из того, что вошло в Козьму Пруткова. Имение сгорело после смерти Толстого, в пожаре погибли бумаги поэта. И именно те, возможно, которые прояснили бы туманные обстоятельства зарождения и начального периода существования Пруткова.

По воспоминаниям современников можно представить себе «нечто вроде роскошного замка на берегу Тосны». С проведением Московской железной дороги Пустынька оказалась верстах в четырех от станции Саблино. Там перебывали многие знаменитости. А. В. Никитенко записал в своем «Дневнике» : «Все в этом доме изящно, удобно и просто. Самая местность усадьбы интересная. Едешь к ней по гнусному ингерманландскому болоту и вдруг неожиданно натыкаешься на реку Тосну, окаймленную высокими и живописными берегами. На противоположном берегу ее дом, который таким образом представляет красивое и поэтическое убежище»’.

От Пустыньки сегодня осталось несколько старых парковых деревьев и два зарастающих пруда; один из них круглый, с островом посередине, где некогда стояла беседка, в которой любил уединяться Алексей Толстой. Дом был над обрывом. Оттуда открывается вид, и в самом деле неожиданный для тех мест. На дне желто-красного каньона шумит, обтекая громадные гранитные валуны, быстрая речка Тосна. Возле недалеко лежащего села она делает громадную петлю, берега ее расступаются, за пойменными лугами виден дальний сизый лес. Если у пруда спуститься по почти отвесной песчаной стене к реке, краски станут еще ярче. Полоса неба сжата зеленой каймой деревьев, а ниже — слежавшийся песок самых разных теплых оттенков. В стене — темные пятна пещер, в иные можно войти, не сгибаясь, еще и побродить по сухим подземным коридорам. Когда-то, видимо, живал здесь монах-пустынник, оттого и название пошло — Пустынька.

Осенью 1850 года Алексею Толстому было уже тридцать три года. Он считал, что прожил их плохо, но никто не знал его тягостных мыслей. Ум и воспитание наделили его манерой держаться просто, но в этой аристократической простоте была своя сложность, которая исключала какую бы то ни было откровенность. В остроумие он прятался как в скорлупу — оно было видимой частью его исканий. Толстой знал про себя, что он — художник, но ощущение собственной талантливости только усугубляло раскаяние — вместо творчества ему подсунули суету, а он не был настолько сильным, чтобы отринуть ненужное и взяться за главное...

Анне Алексеевне Толстой казалось, что она живет интересами сына. Она хлопотала о его придворной карьере и благосостоянии, упивалась почтительностью и послушанием Алексея и ревниво относилась к любому его увлечению — будь то стихи или женщина. Ей удалось расстроить его отношения с княгиней Еленой Мещерской, когда увидела, что чувство сына крепнет с каждым днем. Она с ужасом думала о его женитьбе, само слово «жена» было вызовом эгоистической самоотверженности Анны Алексеевны и предвещало, как чудилось ей, катастрофические перемены в сыновней привязанности и любви. Она придумывала болезни, которые требовали длительного лечения за границей и непременного присутствия и заботы сына. Она прибегала к помощи своих всесильных братьев, вызывавших Алексея к себе ради неотложных семейных дел или посылавших его в командировки государственной важности. А там... он развеивался, и его забывали. Так было с графиней Клари и другими увлечениями Толстого.

Зимой, в январе, в тот, быть может, самый вечер, когда в Александринке шла «Фантазия», Алексей Толстой по долгу придворной службы сопровождал наследника престола на бал-маскарад, который давался в Большом театре. Будущий император Александр II любил подобные развлечения, он тяготился своей умной и тихой женой и открыто волочился за женщинами, не пренебрегая и случайными знакомствами в публичных местах.

На балу Алексей Толстой встретил незнакомку, у которой было сочное контральто, интригующая манера разговаривать, пышные волосы и прекрасная фигура. Она отказалась снять маску, но взяла его визитную карточку, обещав дать знать о себе.