Крабат

— Бери своё одеяло, Лышко — и вон отсюда, в овин! Там ты можешь грезить собаками сколько хочешь и до хрипоты орать от страха — только б нам этого не слышать!

* * *

На следующее утро — парням пришлось протереть глаза, прежде чем им поверить — на следующее утро снаружи всё было бело. Снег падал всю ночь и всё ещё продолжал идти, большими, пушистыми хлопьями, до позднего утра. Теперь крестьяне могли быть спокойны, и в Шварцкольме, и остальных деревнях вокруг Козельбруха. Мастер передумал и всё-таки помог им?

— Возможно, Пумпхут приложил руку, — заметил Юро. — Крестьяне могли его просто повстречать. Я думаю, он бы не сказал «нет».

— Пумпхут? — согласились с ним парни. — Пумпхут определённо не сказал бы!

Но это не мог быть Пумпхут. Потому что около полудня — и снова Лобош первым увидел, как они подходили — около полудня из Шварцкольма на санях подъехали к мельнице староста и его старейшины и принесли Мастеру то, что должны были ему за помощь, как они считали: семь кур, пять гусей и две копы яиц.

— Мы благодарим тебя, мельник Козельбруха, — сказал староста, низко склонившись перед Мастером, — мы благодарим тебя, потому что ты сжалился над нашими детьми. Ты знаешь, что мы небогатые люди. Возьми, что мы тебе тут принесли, в знак благодарности — пусть награду воздаст небо!

Мастер слушал их с досадой на лице. Потом сказал — и мукомолы заметили, с каким усилием он заставил себя остаться спокойным:

— Кто вам помог, я не знаю — я этого, в любом случае, не делал, в этом нет никаких сомнений. Грузите вашу ерунду на сани и убирайтесь к чёрту!

С этим он оставил крестьян и ушёл в Чёрную комнату. Мукомолы слышали, как он заперся от них на засов.

Староста и его спутники так и стояли со своими подарками, будто их побило градинами.

— Идите! — сказал Юро и помог им всё погрузить. — Езжайте теперь обратно в Шварцкольм — а когда будете дома, выпейте рюмочку крепкого шнапса или две и забудьте это всё!

Крабат глядел вслед саням с троими людьми, пока они не исчезли в лесу. Какое-то время ещё можно было слышать звон колокольчиков, щёлканье кнута и голос старосты, который кричал «Нно-о! Нно-о!» и подгонял лошадь.

Я Крабат

Снег растаял, весна пришла, Крабат учился как одержимый. Своих товарищей он давно перегнал. Мастер хвалил его, показывал, что в высшей степени доволен его успехами в Чёрном искусстве. Он, казалось, не подозревал, что Крабат учился, учился и учился только для того, чтоб в день их схватки оказаться готовым к часу расплаты.

Было третье воскресенье перед Пасхой, когда Мертен в первый раз поднялся снова. Он сидел позади дровяного сарая на солнце. Бледный был он, исхудавший, почти просвечивал насквозь. И у него, как обнаружилось сейчас, шея осталась кривой. Но по крайней мере, теперь он снова говорил самое необходимое: «да», и «нет», и «дай сюда», или «оставь».

В Страстную Пятницу они приняли Лобоша в Школу Чернокнижия. Как изумился мелкий, когда Мастер превратил его в ворона! Радостно кружился он по комнате, задевал кончиками крыльев по черепу и колдовской книге. Три раза пришлось Мастеру повторять «Кыш!» — тогда только шпингалет опустился на шест: забавная чёрная птица в пядь длиной, с шустрыми глазками и распушёнными перьями.

— Это искусство в мыслях говорить с другим человеком так, чтоб он мог слышать слова и понимал их, как если бы они шли от него самого…

Парням было нелегко в этот вечер слушать Мастера, потому что Лобош постоянно отвлекал их. Было смешно глядеть на него — как он вращал глазами, выворачивал шею и бил крыльями. Мельник же мог зачитывать из Корактора, что хотел!

Крабат не упускал ни одного слова.

Он сообразил, как важен был новый урок — для него и Певуньи. Слог за слогом затверживал он заклинание. Уже перед сном, на нарах, он повторял его до тех пор, пока не уверился, что больше никогда его не забудет.

* * *

В пасхальную субботу, с наступлением темноты, Мастер снова выслал мукомолов достать себе знак. К концу расчета последними остались Крабат и Лобош, мельник отпустил их с чёрным благословением.

Крабат заранее приготовил в дровяном сарае одеяла, по два для каждого, потому что ближе к вечеру стало пасмурно и запахло дождём. Поскольку они покинули мельницу последними, он поторапливал Лобоша. Он допускал, что двое других парней могли быть уже на пути к месту смерти Боймеля — опасение это оказалось беспочвенным, как они выяснили, когда пришли к деревянному кресту.

На опушке они собрали куски коры и ветки, разожгли маленький костёр. Крабат объяснил парнишке, для чего они сидят здесь, на этом месте, и что они двое должны теперь провести пасхальную ночь в бдении у костра.

Лобош, поёжившись, закутался в своё одеяло, он думал: хорошо же, что ему здесь не одному сидеть нужно, иначе, быть может, он умер бы со страху и тогда, вероятно, пришлось бы на этом месте поставить ещё один деревянный крест, хоть и поменьше…

Позже они говорили о Школе Чернокнижия и о правилах, по которым проходят уроки колдовского искусства. Потом они молчали какое-то время, и наконец Крабат заговорил о Тонде и Михале.