Краеугольный камень

– Да, да, Афанасий Ильич, я понимаю насчёт прока. Народная жизнь – она богатая, не всё передашь в одном рассказе. Так что наш Граф? А вот что: чего восхотела его душенька – тому бывать, хоть помри ты, человече! Ну, таким манером предания отрапортовали нам из того прошлого века. Хотите – верьте, хотите – нет, но говорю, о чём самолично слыхал от наших стариков и краеведов. Годок-другой минули – при Евграфе Серафимыче уже жёнка, красивейшая и работящая девка из нашенских. Уже неведомо, была ли она толста и крепка, о чём пожелал Евграф Серафимыч перед мужиками, но прожили они вместе всю, всю жизнь-судьбинушку, и когда один помер, так на следующий годок или даже ранее другой за ним отправился. Доподлинно известно, что невеста была не из богатых, что оженились они по взаимной любви, никаких выгод и выторговываний, даже приданое, которое всем селом было справлено, Евграф отклонил. Обвенчались, значит, и вскорости ребёнчишка народился. Потом – второй да третий. Всего шестеро у них было, и на парней оказались супруги везучи, и на девок. Михаил наш Евграфыч, к слову, из парней был вторым, а первый, Фёдор, в пятом году с японской не вернулся, потому и напервым второй стал, владетелем усадьбы. Ещё времечко понакатывалось вперёд – хозяйство у супругов Птахиных уже наилучшее, в благоденствиях и сытостях всевозможных. Изба отстроена ровно что напоказ, украшена резьбой, – бравенькая, хоромистая, но не кичливая, не задиристая, всё в ней и около было обустроено для жизни трудовой, хозяйственной и для роздыха достойного. И по сю пору хороша и ладна она, – сами видите. Оба двора – широки. Чистый двор, так сказать, парадный, тёсом выстелен, крытый, амбарами, клетушками, летниками, овинами уставлен разумно, с телегами, с бричкой, с санями. На нём по праздникам, а то и по вечерам в тёплую пору пляски устраивались, распевки, посиделки любые. Птахины были для селян отпахнуты и сами не прочь были кинуться в плясовую или вплестись голосами в общий хор. Что ещё сказать про их жизнь и хозяйство? Скотинка на заднем двору мычала и блеяла, кони ржали и копытами били. Огородина у них да выпаса́ с лугами – в наличии обширном и ухоженном. В особенности знатны луговины: заведены они были на надёжный бурятский ухваток, прозывавшийся утужным, то есть землю на славу сдобряли навозом и тщательно укатывали его. Впрочем, об этом я, кажется, уже говорил вам. Лодка – аж целый купеческий баркас. Сети, морды, корчаги в наличии, – рыбка на продажу и для себя водилась копчёная, вяленая, солёная. С эвенками и бурятами в приятельстве пребывал наш Граф: сообща промышляли они пушного зверя, на паях оленей разводили. Ещё какие-то годочки позади – принялся за самое наитруднейшее, но и наиприбыльнейшее наше заделье: мало-помалу, а после и развернулся сообща, в артели, с другими мужиками, – плоты из кругляка перегонял по Ангаре и притокам. Да, скоренько размахнулся и вкоренился в нашу жизнь этот по существу пришлый мужик, прям побывальщина какая-то, и только. У иных в роду вольготно и сыто жить зачинают лишь во втором, а то и в третьем поколении. А Граф наш – с места, что называется, в карьер. Бродил, правда, слушок, что продвижению и укоренению его столь складному и изрядному поспособствовало наличие золотишка, которое он втихую и понемножку обменивал на деньги. Не с пустыми, мол, руками каторгу покинул. Но никто не осуждал его – ни-ни! У нас так рассуждали, да и поныне за то же держатся, но не выпячиваясь, а себе на уме: что ж, смог – смог, честь и хвала тебе, умный человек. Фартовость, хваткость, сметка в человеке высоко ставились. Да к тому же люди видели и понимали: золотишко золотишком, лишняя деньга лишней деньгой, а стержневое-то вот оно что – великим и рачительным трудолюбцем был мужик сей, искусен и даровит в начинаниях и продвижениях. И никогда не пожадничает, не сплутует, не хапнет до сэбэ. При нём если делилось что-то между селянами, в артели – только поровну и по вложенным трудам, он же завсегда подходил последним за своей долей. Если работа́ть вкупе с кем – только на равных, однако ж он и тут неизменно на особинку обходился: подмогнёт старому, недужному или неоперившемуся, отщипнёт им от своего заработанного пая. Если нужно уступить, обойтись в деле не только по расчёту, но и, прежде всего, по совести, он без лишних слов – напервый. При оплате с наёмным работником – всенепременно сверху чего-нибудь положит, одарит. Справедливость, честность, правда в нём и были истинным золотом, оно, говаривали мне старики, так и сияло в его словах и повадках, влекло и тянуло к себе людей. Народ вечно ошивался возле него, лёгким шагом отправлялся за ним, если кликал он на какое-нибудь новое дело или же призывал к совместным работам на благо всей Единки. Люди слухом и сердцем прислушивались к нему. И, думаю, не столько высоко будет сказано, а справедливо и точно: его почитали, в нём видели вожака, сотоварища, чистой души человека, истового хозяина. А без хозяйственной хватки и сметки в наших краях, сами знаете, не выживешь никак.

Глава 29