Край

– Я дверь закрою, все равно у тебя ключей нет, – сказала Лизка. – С твоей рассеянностью замок придется менять.

Она вышла на улицу. Несмотря на солнце, беспощадно палящее днем, вечерами еще бывало прохладно.

Поежилась. Стоило одеться потеплее, но возвращаться в атмосферу спиртовых паров и никотинового дыма не хотелось. Потом она подумала «А не только тебе нужна разрядка, Дима!» и отправилась в круглосуточный магазин на углу – излюбленное заведение пьянчуг. При обычных обстоятельствах она бы никогда не появилась в этом месте, однако приоритеты поменялись, и она смело вошла в низкую дверь с тугой пружиной. Пребывая в расстроенных чувствах, совершенно не обратила внимания на любопытствующие взгляды местного выпивающего контингента.

Когда она предстала на пороге Маринкиной квартиры с сумочкой в одной руке и бутылкой вина в другой, та удивилась и забыла поздороваться.

– Какой-то праздник? Сегодня же не пятница.

– Просто так. А в пятницу и субботу тебя дома застать невозможно.

Марина смутилась.

– Сын где? – спросила Лизка, проходя в комнату.

– У бабушки на даче, – рассеянно ответила Марина, по всем признакам готовившаяся ко сну. На тумбочке рядом с разобранной постелью лежала раскрытая книга.

– Как удачно складывается! – обрадовалась Лизка. – Чем тебе не пятница?

Марина с подозрением посмотрела на нее и спросила:

– Говори, как есть! Не поверю, что ты просто так решила с вином в гости нагрянуть!

– Звезды сошлись удачно. Или неудачно, – сказала Лизка и добавила трагичным голосом: – Я из дома ушла.

А потом увидела высоко задравшиеся брови Марины и уточнила, пока ту не хватил инфаркт:

– Не переживай ты так. На одну ночь.

Марина ютилась в однокомнатной квартире, доставшейся от развода с бывшим мужем. Муж уехал заграницу искать лучшей жизни, а Марина осталась в Лоскутовке воспитывать сына.

Мебель пересчитывалась на пальцах одной руки, то есть ее было ровно столько, чтобы соответствовать Лизкиному идеалу. У них дома наблюдался избыток хлама из категории «даром не нужно, а выбросить жалко». Причем жалость в основном проявлял Тальберг, который при виде очередной относимой на свалку ерунды преграждал дорогу и уверял, что найдет ей применение. В лучшем случае он уносил это на работу, а в худшем – оно пылилось дальше где-нибудь на антресолях, попадаясь под руку раз в три года во время тотальной генеральной уборки.

Лизка без приглашения уселась в единственное кресло с неудобными деревянными подлокотниками.

– Смотрю, ты налегке, – Марина оценила Лизкин внешний вид. – Не замерзла?

– Не захотела возвращаться.

Лизка выдержала десятисекундную интригующую паузу и рассказала, как оставила дома пьяного Тальберга в гордом одиночестве.

– Так нельзя, – авторитетно заявила Марина. – Нельзя его оставлять одного в таком состоянии. А вдруг он в неприятности вляпается?

– В какие неприятности? – неуверенно сказала Лизка, начиная сомневаться…

Она не удержалась и поведала, как Тальберг приревновал ее к Платону.

– Никогда не ожидала от Димы такого, – задумалась Маринка. – Он всегда культурный и спокойный, ни разу не слышала, чтобы голос повысил.

– Я тоже, – призналась Лизка. – Думала, он нас убьет за эти цветы, четвертует на месте, а потом вывезет и закопает в безымянных могилках на пустыре под Краем.

Маринка вдруг спросила тихо:

– Причин для ревности не было же?

И затаила дыхание в ожидании ответа.

– Ну, Марин, – возмутилась Лизка, – за кого ты меня принимаешь?

– Да я так, не обижайся, – сказала Марина с заметным облегчением. – Всякое бывает. Ты Платона хорошо знаешь?

– О-о, – обрадовалась Лизка, – я не рассказывала? Мы с ним в институте встречались. Кстати, можно винцо открыть, а я тебе все расскажу по секрету.

Бокалов у Маринки отродясь не водилось, и она принесла стаканы – старые, граненые. К счастью, нашелся штопор, а то бы ситуация и вовсе превратилась в безвыходную.

Маринка расстелила скатерть на потертом журнальном столике, но не для сохранности остатков лакированного покрытия, а для маскировки его неприглядного вида.

– У меня и к вину есть, – Лизка покопалась в сумочке и извлекла кусочек твердого сыра. – Я подготовилась.

Сон обещался нескоро, и Маринка заправила постель. Пока Лизка нарезала сыр тонкими ломтиками, она тянула штопором пробку из бутылки с таким сосредоточенным видом, что Лизка встревожилась за вино, и немного – за саму Маринку.

Наконец, подготовительные работы были закончены, а вино – разлито по стаканам в гомеопатических дозах.

– За нас!

Выпили и разговорились. С каждым последующим тостом эмоций становилось больше. Маринка слушала с подозрительной заинтересованностью и выпрашивала мелочи, словно истории интересней ей в жизни слышать не доводилось.

Лизка, вдохновленная вниманием, по инерции рассказала и то, о чем говорить не собиралась.

– Только тс-с-с, – приложив палец ко рту, шипела она, словно пробитый велосипедный скат. – Никому!

– Никому! – обещала Маринка и тоже прикладывала палец к губам. Она с трудом представляла, кому может рассказать. – Я же твоя лучшая подруга.