Край

Так они и шипели друг другу, словно змеи, пока внезапно не отключили свет. Это происходило регулярно, все привыкли и не сильно жаловались. Точнее жаловались, но приблизительно так, как при плохой погоде – с досадой, но без ненависти, помня, что против природы не попрешь.

Маринка принесла с кухни свечи. По пути споткнулась в темноте о Лизкины туфли и едва не растянулась на полу.

– Ой, – испугалась Лизка и едва не выронила стакан с остатками вина.

– Все в порядке, полет нормальный, – Маринка пыталась зажечь спичкой свечу. С четвертой попытки она справилась со столь сложной задачей.

– Чувствую, не хватит одной бутылки, – пробормотала Лизка. – Димка в одиночку вторую допивал, а на очереди третья стояла.

– Так он вон, какой здоровый, – Марина расставила руки так, словно обнимала сразу трех тальбергов. – Ему и пять бутылок нипочем, перевод продукта.

Маринка вспомнила о вермуте, оставшемся с Нового Года. Вермут стоял невостребованным из-за редкой паршивости, но теперь ему прощалось все. Вечер среды незаметно превратился в вечер пятницы.

– Главное, завтра не проспать.

– Я поставила будильник.

– Громкий? – уточнила Лизка. – От тихого могу не проснуться.

– Будешь жаловаться, что чересчур громкий.

Сыр закончился и в ход пошел заветренный салат, который Маринка собиралась выбросить. Сейчас его недостатки не смущали и скорее воспринимались, как достоинства. Лизка с противным скрипом гребла вилкой по дну миски, пытаясь плохо скоординированными движениями подцепить тонкий кружок огурца.

– Да оставь его в покое, – посоветовала Маринка.

– Мы весь неликвид в холодильнике изничтожим, – заявила Лизка, отправляясь со свечой на кухню.

По пути она споткнулась о собственные туфли и растянулась в коридоре.

– Ой, – икнула Маринка. – Ты живая?

– Тесно у тебя тут. Надо расширять жилплощадь.

Когда закончился вермут, легли спать, но Лизка долго не могла заснуть. Ей мешал неприятный шум. Она закрывала глаза, и вроде бы ничего не менялось – что так темно, что этак, – но начинало укачивать.

– Лиз, ты спишь? – спросила Марина.

– Еще нет.

– А почему вы с Платоном расстались?

– Не знаю. Трудно сказать. Наверное, потому что его всегда интересовало только собственное мнение, а я не люблю, когда за меня решают. Зачем спрашиваешь?

– Мы с ним встречались еще в школе, – призналась Марина после долгой паузы, а потом добавила: – И сейчас встречаемся.

– Не может быть! – удивилась Лизка.

– Может. Только не знаю, что дальше будет.

– Хорошо все будет, – сказала Лизка, но как-то неуверенно.

31.

Тальберг смотрел на настойку. Она подмигивала в ответ, словно внутри прятались лампочки и включались поочередно. Потом лампочки-светлячки принялись водить хороводы, и вскоре внутри поднялась целая буря с воронкой, проходящей сквозь донышко. Тальберг взял бутылку, чтобы убедиться в целости дна и стола. Убедился, вернул на место, но не рассчитал, и часть серой жидкости разлилась лужицей.

Для избавления от наваждения интенсивно поморгал до появления световых пятен, но открыв глаза, вздрогнул. Перед ним стояло чучело, черными шарами уставившееся на него.

– Когда я размотать тебя успел? – подумал Тальберг, а вслух произнес назидательно: – Олег, надо прекращать пить.

– Не обязательно, – отозвался заяц, на котором внезапно оказался маленький жилет. – У тебя хорошо получается. Любо-дорого смотреть, как трезвенник наклюкивается по самые помидоры.

– Ты… Я… – Тальберг потерял дар речи.

– Что «ты, я, му»? – передразнил заяц. – Говорить разучился?

Тальберг зажмурился, а когда расплющил глаза в следующий раз, перед ним сидел Платон в костюме тройке, похожий на маленького недокормленного пингвина – волосы зализаны на одну сторону, и каждый волосок уложен по идеальной траектории. Платон ладонью смахнул крошки, расчищая место под локти.

– Ты откуда взялся? – спросил Тальберг, с трудом удерживая глаза открытыми. – Я никого не приглашал. У меня сегодня в гостях только зайцы.

– Ты на работу не явился.

– Да пошел ты со своей работой!

– Тебя из института не увольняли. Нарушение трудовой дисциплины налицо. За такой демарш второй выговор полагается, а там и до увольнения по статье недалеко.

Тальберг налил рюмку и залпом опрокинул в себя. Плеснул следующую и предложил:

– Угощайся. Извиняй, закуски нет, закончилась, – развел он руками.

Платон узнал содержимое и скривился:

– Спасибо, воздержусь.

– Тогда вали в институт, – без обиняков сказал Тальберг, – сочиняй выговор, а я продолжу, коли не возражаешь.

Он опорожнил следующую рюмку. Пошла особенно хорошо. Тепло неспешно скользило по пищеводу и приятно плюхалось в пещеру желудка, тотчас нанося удар в затылок вопреки законам химии и биологии.

Тальберг пошевелил затекшими коленями и зацепил посуду ногой – раздался звон и звук покатившейся тары.

– Сколько ты уже выпил? – удивился Платон.

– Семь бутылок.

– Почему семь?

– Число красивое.

– Аргумент.

Тальберг почувствовал подвох. Где-то в глубинах подсознания забрезжила мысль.

– А ты настоящий?

– Угадай, – предложил Платон.