Крах каганата

Поселили её в полутёмной комнате женской половины — вроде она действительно некая сторонняя царевна Атех, а не родственница монарха. Правда, старая няня Зарватык, несмотря на плохое зрение, быстро узнала в ней прежнюю воспитанницу и, всплеснув руками, пробормотала: «Наширан, ты ли это?» Наширан — древнее аланское имя; несмотря на христианство, многие дети в Алании получали вместе с греческими и старинные имена-прозвища (например, Негулай звался по-алански Сахиром, а Самсон-Димидир — Сосланом)... «Тс-с, — оборвала няню та, — ты меня не знаешь, понятно?» — «Как же так? — опечалилась пожилая женщина и заплакала. — Мне ль не знать мою славную Наширан? Светлую, как лучик восходящего солнца, нежную, как лапка маленького зайчика, и бесстрашную, как сама Наширан из сказки — дева-наездница, ловкая и сильная?» — «Ладно, ладно, после поговорим, без свидетелей...»

Бывшая супруга Иосифа познакомилась с Миррой и Борухом. У жены Самсона зубы выдавались вперёд и изрядно безобразили в делом симпатичное, милое лицо; а царевич был того же возраста, что и Сарра. Разведённая государыня вспомнила свою дочку и с тоской подумала: «Неужели же мы больше не увидимся? Я теперь чужая — и в Итиле, и в Хазар-Кале, и в Магасе... Где найду прибежище и добросердечие?»

Попросила невестку одолжить ей какую-нибудь женскую одежду — появляться в городе в кожаных штанах и в папахе значило бы обратить на себя общее внимание. Мирра распорядилась выделить гостье плащ с капюшоном, тёмную тунику и простые сандалии; да, в таком, более чем скромном наряде, вряд ли кто-то узнал бы в ней прежнюю царицу Хазарии!

День спустя под охраной своих верных спутников — Ибрагима и Абдуллы — Ирма отправилась в храм Святой Софии. О, такого великолепного, грандиозного здания не встречалось ни в одном из других городов, где ей приходилось бывать! Белые могучие стены, узкие высокие окна с разноцветными стёклами, золочёные купола с узорчатыми крестами и огромный купол посередине; говорили, лишь в Константинополе знаменитый Софийский собор выглядел богаче; даже Аарон, захватив Магас, не посмел разрушить это чудо архитектурного гения; правда, первое время служба не велась, так как митрополит бежал из столицы, но потом вернулся, и тогдашний царь Негулай-Моисей с радостью разрешил возобновить литургии. Ведь его заставили сделаться иудеем, а в душе государь оставался христианином до конца своих дней...

В храме итильская изгнанница подошла к свечной лавке и спросила свечницу, где найти батюшку. Та ответила, что сейчас он дома, отдыхает после заутрени, но придёт к обедне, — в общем, скоро будет. Поблагодарив, бывшая царица чуть не перекрестилась, глядя на Христа, выложенного мозаикой прямо над алтарём, но сдержалась, ибо не имела на это право. Вышла из собора во двор, где её поджидали два телохранителя, и уселась на лавочку. За оградой храма шевелился Магас — на базарной площади шли торга, по мощёным улицам ездили возы и подводы, из-за стен каменных богатых домов зеленели верхушки фруктовых деревьев; цоканье копыт, лай собак, кукареканье петухов, запахи пекущихся хлебных лепёшек, жареного мяса и рыбы — всё это составляло пёструю картину крупного средневекового города. Безусловно, Итиль, и особенно — западная его часть, выглядел и богаче, и чопорней; но наив Магаса согревал сердце Ирмы, навевал воспоминания её детства, и она тихо улыбалась, глядя на столицу Алании накануне Пасхи... Вдруг она почувствовала устремлённый на неё взгляд. Повернула голову и увидела толстую монашку, замершую во дворе храма и едва не раскрывшую рта от невероятного изумления. Что-то в лице черницы показалось знакомым, близким...

— Зоя! — вспомнила наконец опальная государыня. — Это ты! — и раскрыла объятия давней своей подруге.

У монашки потекли из глаз слёзы, и она повалилась в ноги товарке:

— Да неужто... ваше высочество... то есть ваше величество... то есть я не знаю, как теперь обращаться к вам...

— Полно, полно, вставай. Я теперь никто. Можешь называть, как и прежде, по имени. И на «ты». Ну, а я тебя — просто Зоя.

— Я давно не Зоя, — поднялась с колен инокиня и стряхнула ладонью землю с рясы. — После пострижения именуюсь сестрой Поликсенией.

— Надо же! Красиво... Сколько лет в Христовых невестах?

Обе сели на лавочку.

— Скоро десять. Мой жених не хотел служить на хазар и сбежал в Абхазию. Там его ограбили и убили. Я проплакала целый год, а за сим ушла в монастырь.

Бывшая царица вздохнула:

— Понимаю. Сочувствую... — А потом неожиданно улыбнулась: — Слушай, дорогая, стань, пожалуйста, моей крёстной матерью!

Поликсения испугалась:

— Свят, свят, свят! Ты о чём толкуешь?

— Я пришла просить батюшку вновь меня крестить. Жажду возвратиться в лоно Святой Церкви Христовой. Иудейский канон мне не близок боле... Ну, согласна?

— Да почту за честь! Возблагодарю Господа! Но одобрят ли сей поступок царственные особы здесь и в Итиле?