Крах каганата

— С вами, с вами, учитель, — быстро заявляет Наум. — Был бы против — не пришёл бы сюда... Вы и ваш Натан мне даруют мир и безбедную старость. А Давид и братья — кто их знает, как они поступят с немощным больным человеком... Рисковать не хочется...

— Рад, что вы это понимаете. И надеюсь, поступите сообразно взаимной выгоде.

Облизав сухие жёлтые губы, тот осведомляется:

— То есть что?

— Максимально облетите коронацию внука.

— Вы толкаете меня на тройное убийство? — ахает Парнас.

Рабби сердится:

— Кто сказал об убийстве? Я, апологет Моисеевых Заповедей, первая из которых — «не убий»? — Он молчит, а потом тихо прибавляет: — Но возможно ль убить то, что уже убито? Пусть формально, как вы говорите, но уже уничтожено? Собственной рукой самодержца? Стало быть, убийца не вы, а он.

Кончик носа сафира покрывается потом. Он бормочет:

— Да, конечно... Но пока подождём... Ведь Иосиф хотя не здоров, но формально жив...

— Ах, «формально», «формально»! — ударяет кулаком по столу раввин. — Дни его сочтены в любом случае. Нам необходимо поставить царя перед фактом. И лишить возможности выбирать. Уходя в лучший из миров, должен объявить, что Натан — преемник. Больше ничего!

Собеседник, кряхтя, встаёт. Опираясь на палку, направляется к выходу. У дверей поворачивает голову в сторону Ицхака:

— Говорить легко... Но убийство — и есть убийство, как ни назови... Тяжкий, несмываемый грех! Небо не простит...

— Или вы убьёте, или вас убьют — неужели не ясно? Может, вы считаете, сыновья Иосифа, оказавшись у власти, не узнают, не догадаются, сколько золота, драгоценностей и земли утекло из казны государевой во владение первого помощника? И простят, и помилуют?

Не ответив ни слова, царедворец шаркает по каменным плитам. Коген слышит его отдалённый кашель из других помещений синагоги. Наконец всё смолкает. Рабби остаётся один. Смотрит в недопитое молоко, тёплое и уже невкусное, говорит негромко:

— Старая лиса... Смеет рассуждать о грехе... Сколько душ загубленных на твоей совести, мерзавец?.. Трое меньше, трое больше — и не всё ли тебе равно?.. — Смеживает веки и заключает: — Сделает, как надо. Собственная шкура ему дороже. Омэн.

...Лишь в одном священнослужитель был не нрав: в том, что их разговор с Парнасом не дошёл ни до чьих ушей. В тот же вечер кундур-каган Соломон Врач изложил содержание тайной беседы, состоявшейся в синагоге, джавши-гару Аврааму Левиту. Годы мало отразились на них обоих: только Соломон больше располнел, присовокупив ко второму третий подбородок; Авраам оставался таким же — высохшим, согбенным, неизвестно в чём душа держится, но живучим невероятно.

— Можно ли доверять твоему осведомителю? — вопросил Левит.

— Полностью, учитель. Человек, много раз проверенный и надёжный. Назревает заговор.

Прорицатель и духовный наставник кагана погрузился в думы. Сморщившись, прошамкал:

— То, что сыновьям Иосифа сохранили жизнь, было мне известно и раньше. Просто не хотел этим огорчать Богоравного, сеять недоверие между ним и каган-беком. Но теперь придётся. Мы должны хотя бы временно поддержать одну из сторон.

— Но какую? — Врач заёрзал в кресле, словно бы под ним развели огонь. — Если вскроется обман с подставными казнёнными, Богоравный Иосифа проклянёт. Значит, поддержать Когена?

— Нет, не думаю, — покачал головой джавши-гар. — Внук раввина — не царских кровей, и сейчас его поддерживать незачем. Да, хотели как лучше — чтобы мать наследника и по крови была еврейкой. Но не получилось. Пусть тогда преемником сделается Давид, чудом спасшийся от насильственной гибели. Что касается проклятия Богоравного — не волнуйся, я смогу с ним договориться. Ты же знаешь, как он внушаем... и меня боится...

— Ну, допустим. А как быть с Парнасом? Надо помешать ему выполнить замысленное.

— И немедленно. Будь потвёрже. Разузнай, кто из лекарей при дворе пользует его. Объясни доходчиво, что болезнь сафира может неожиданно так усилиться, что сведёт бедного Наума в могилу. Все мы смертны. Все под Богом ходим. Так что скоропостижный уход занедужившего Парнаса вряд ли в ком-то вызовет подозрения.

— Слушаюсь, учитель. — Соломон наклонился и облобызал сморщенную кисть Авраама.

5