Крах советской модели экономики

постольку, поскольку способствовала развитию товарно-денежных отношений. И в этом

плане она была обращена против Маркса и особенно против советского, ленинско-

сталинского марксизма.

Не менее тяжёлой ошибкой является трактовка классиками марксизма мелкого

крестьянского хозяйства, как неэффективного, во-первых, и как базы для постоянного

нарождения новых эксплуататоров, во-вторых. Критикуя Прудона, Энгельс писал, что

“крупное землевладение представит нам желаемую основу для того, чтобы при помощи

ассоциированных работников повести земледелие в крупном масштабе, при котором только

и возможно применение всех современных вспомогательных средств, машин и т.п., и тем

самым наглядно показать мелким крестьянам преимущества крупного хозяйства на началах

ассоциации”14.

Именно на базе такого рода высказываний Маркса или Энгельса в СССР было

ликвидировано индивидуальное трудовое крестьянство и искусственно организованы

колхозы и совхозы – аграрные фабрики социализма, убедительно доказавшие на деле свою

экономическую неэффективность, неспособность прокормить народ собственной страны.

Советское нерыночное хозяйство как не ориентированное на потребителя, с самого

начала было обречено. Что же мешало его ликвидации, переходу нашей экономики на давно

обнаруживший своё превосходство механизм регулируемого рынка? Такое положение дел

правомерно связывается прежде всего и главным образом с самодержавием партийно-

государственного аппарата. Нарастали одновременно дефицит и инфляция, причём советская

инфляция носила непрерывный характер, ибо сбалансированность масс товаров и денег

никогда не обеспечивалась. Всегда спрос превышал предложение товаров и услуг, и

дефицит последних лишь нарастал. А героический труд на производстве стал скорее

исключением, чем правилом. В условиях уравниловки многие “советские люди”

предпочитали халтурный труд при низкой оплате напряженному и продуктивному труду при

высокой оплате. Фактически в СССР было создано общество, в своей значительной части

люмпенизированное, с очень большим удельным весом людей неумелых и нерадивых, что

находит отклик в ошибках и трудностях экономических реформ в наши дни. Причём

люмпенизированные слои и не желали перемен к лучшему, в частности перехода к

рыночной

цивилизации,

опасаясь

её,

и

потому

оставались

приверженцами

“социалистического выбора”. Другой же части населения, наоборот, хотелось бы

прогрессивных перемен, она могла и хотела работать продуктивно и в полную силу, но

оставалась бессильной перед властью. Практически была потеряна мера труда, а

следовательно, и мера человека.

В поисках исходных моментов, определивших характер Октябрьской революции, движущих сил и путей последующего общественно-экономического развития нашей страны

следует решительно выступать против оценки пролетариата как такого особого класса, на

который история возложила задачи свержения господства буржуазии, “экспроприации

экспроприаторов” и создания своей диктатуры как системы, которая открывала бы дорогу к

полной ликвидации государства, неправомерно рассматриваемого марксизмом как

исторически преходящий институт классового господства. Послеоктябрьский опыт России

наглядно раскрывает многоплановую фальшь этой концепции.

Во-первых, ни из чего не следует, что октябрьский переворот был поддержан

большинством рабочего класса, а тем более его передовыми слоями, т.е.

квалифицированной частью. Клеймение Энгельсом, а затем Лениным тех слоёв

пролетариата, которые не поддерживали крайне левые организации, как “рабочей

аристократии”, вызывает недоумение и неприятие. Во-вторых, по Марксу, диктатура

пролетариата должна быть обращена против буржуазии, т.е. собственников, 14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18, с. 281.

эксплуатирующих людей наёмного труда, а отнюдь не против большинства населения.

Между тем даже в 1917-1918 гг. руководство РСДРП (большевиков), получив на выборах в

Учредительное собрание в момент своей наивысшей популярности лишь меньшинство

голосов, не только разогнало его, но и начало затем последовательно уничтожать те

социальные слои, которые ничего общего с буржуазией не имели (прежде всего

крестьянство). Компенсировать же быстрое падение своего влияния большевики не могли

иначе, как при помощи красного “террора”.

В качестве примера можно сослаться на уничтожение партии левых эсеров – братьев

по классу, с которыми большевики делили власть в первое время после октябрьского

переворота до 6-7 июля 1918 г. С левыми эсерами, которые ещё в начале этого года имели

30% голосов на V съезде Советов, было покончено15.

Итак, после октябрьского переворота подавляющее большинство населения нашей

страны, а именно “те, кто был ничем”, не только остались с “ничем”, но и оказались