Крах советской модели экономики

не по закону эксплуатации, а по закону рынка, спроса и предложения, т.е. вполне

заслуженно. И распространив на них практику пайкового распределения, мы лишились их

навсегда.

В процессе строительства после октябрьского переворота 1917 г. реального

социализма мы создали антидемократическое общество с монополией одной партии, абсолютной властью одного человека, а большинство населения, именно тех, “кто был

ничем”, не только оставили с “ничем”, но и поставили в ещё худшее положение. Прежние

мелкие собственники (крестьяне, кустари, лавочники и пр.) не только потеряли свою

собственность – гарантию честного и свободного труда, но и даже те ограниченные права

участия в забастовках, митингах, чтения газет разных направлений и др., которые они имели

до революции. Они потеряли право на свободу вероисповедания, на свободу передвижения

и т.д. Получили же они право на подневольный, принудительный и малопродуктивный труд.

Получили право на образование, которое оказалось в рамках тоталитарного режима и было

в значительной мере идеологизировано. Получили право на бесплатное лечение, которое, как правило, было плохим.

Но главная цель и смысл октябрьского переворота оказались в другом.

Незначительная часть общества, его ничтожное меньшинство, получила необъятную власть

и “стала всем”. Монополия одной партии по существу привела к формированию в стране

эксплуататорского класса особого рода, гнёт которого оказался намного сильнее того гнёта, который большевики приписывали буржуазии в капиталистических странах.

Здесь можно провести прямую параллель с фашизмом, возникшим сначала в Италии

в начале 20-х годов, затем в Германии в начале 30-х годов. Фашисты также отбирали

элитный общественный слой, из которого формировалась монопольная партия, они также

противопоставляли друг другу разные слои общества и на самый верх последнего посадили

своего вождя, или фюрера, располагавшего безграничной властью. Ни о какой народности

или демократичности такого общества речь идти не может. Однако в отличие от

большевиков фашисты не уничтожали свой собственный народ, не ликвидировали

полностью частную собственность, рынок и предпринимательство. Но в главном у них было

много общего: люмпенизированная социальная база, поддержка рабочего класса и железная

диктатура. Недаром в Италии и Германии фашисты и коммунисты имели практически один

и тот же электорат и конкурировали за него между собой. Прав был Генрих Бёлль, сказав, что “фашизм – это коммунизм бедных”11.

Необходимо понять и бессмысленность самого понятия “коммунизм” как конечной

цели, т.е. прекращения развития общества на том его уровне, когда воплощается в жизнь

лозунг “каждому – по потребностям”. Истинная общественная наука выдвигает на первое

место не достигнутый уровень развития, а стимулы и возможности его продолжения. С этой

точки зрения коммунизм – по сути античеловеческая теория, ибо декларируемый ею

будущий строй означает предел социально-экономического развития. Точно также

известная формула социализма – “от каждого по способностям, каждому – по труду”

заключает в себе ставшую роковой пустоту и неясность: что значит “по труду”? По часам

труда или по его результатам? Если по часам, то это и есть та самая “мелкобуржуазная

уравниловка”, которая на словах осуждалась большевизмом, а на деле пронизывала всю

общественную жизнь в СССР и сочеталась с огромными привилегиями номенклатуры, с

неравенством, вытекавшим из её интересов. Если же по результатам, — а только это и

можно рассматривать как принцип, — то где та мера, при помощи которой результаты

можно определить? Где тот эталон, при помощи которого категория “общественно-

необходимый труд”, занимающая в экономической теории Маркса одно из центральных

мест, может быть наполнена реальным содержанием и перестать быть мифом? Практическая

проверка марксистской идеи о труде, как о мериле ценности произведенных благ при

социализме, в ранние советские годы доказала её полную нерациональность и

неприемлемость. Как писал известный российский экономист Б.Бруцкус, в годы военного

коммунизма “только те предприятия сохранили в РСФСР свою жизнеспособность, которые, несмотря на громы и молнии Главков и Центров, а они были далеко не картонные, не

утрачивали своих связей с вольным рынком и заботились о самоснабжении, не полагаясь на

милость Главков и Центров. Мало того, в конце концов, эти предприятия, не питавшиеся

государством из общего котла, давали и государству больше, чем состоящие у него на

полном содержании”12.

Тем не менее и Маркс, и Энгельс задавались вопросом об измерении общественного

труда. Так, в письме к Марксу Энгельс писал в 1882 г.: “...Совершенно невозможно

выразить экономические отношения в физических мерах”13.