Красивые вещи

– Она подумает, что это странно: я уйду, а ты останешься, не пойдешь со мной, чтобы обо мне позаботиться. Так себе бойфренд. Неправдоподобно.

Лахлэн скатывает туалетную бумагу в тугой шарик и бросает в мусорное ведро:

– На самом деле, Ванесса будет рада провести со мной время один на один. Просто скажи мне сама, чтобы я с тобой не ходил. Ну, прояви заботу – скажи, что не хочешь портить ей вечер. Ты же у нас такая внимательная и участливая, бла-бла-бла.

– Ладно, давай так.

Я приподнимаюсь и встаю на ноги. Меня знобит, голова кружится. Лахлэн ведет меня в кухню. Ванесса ждет нас, сидя за столом, обеспокоенно вытаращив глаза. К бокалу вина она не притронулась. Похоже, так встревожилась за меня, что даже выпить не смогла.

– Эшли нужно отдохнуть, нам придется вернуться в коттедж, чтобы она могла прилечь.

Мы останавливаемся у края стола, и Лахлэн бережно опускает руку, которой он обнимал меня за талию, и незаметно похлопывает меня по спине, словно бы подсказывая: «Ну давай».

А я боюсь рот открыть – как бы не заблевать весь стол.

– Нет-нет, – выдавливаю я. – Ты оставайся. Нельзя же, чтобы пропала вся эта прекрасная еда, приготовленная Ванессой. Было бы обидно.

Ванесса качает головой:

– О нет-нет. Майкл, все в порядке. Ты нужен Эшли.

– Со мной все нормально, – выдыхаю я, хотя со мной все далеко не нормально. – Мне просто надо поспать.

Лахлэн смотрит на меня, драматично выгнув бровь:

– Ну, если ты так настаиваешь… Я задержусь ненадолго. Ты права. Будет жаль, если все это пропадет.

Я уже у входной двери. Мне хочется как можно скорее оказаться на свежем воздухе и совсем не хочется видеть, как Ванесса отреагирует на все это – то ли радостно улыбнется, предвкушая вечер наедине с «Майклом», то ли встревоженно нахмурится, переживая за меня. Сейчас это волнует меня меньше всего на свете. Я ухожу в темноту. Дождь кажется мне прикосновением прохладной руки матери к моему лбу. Я бреду к домику смотрителя, и годы слетают с меня один за другим, и вот я снова дитя в темноте, ищу спасения и зову маму.

Вернувшись в коттедж, я забираюсь в постель, но заснуть не могу. Меня сотрясает озноб, кишечник сводит спазмами всякий раз, как только я подношу к губам стакан с холодной водой, чтобы прогнать жуткий вкус во рту. Я курсирую от кровати до туалета и обратно раз шесть, и вот наконец что-то обрывается внутри меня, и я начинаю плакать. Я обезвожена, опустошена, мне так одиноко. Зачем я вообще приехала сюда? Я нащупываю телефон в складках постельного белья. Он тут же становится липким от пота на моих ладонях. Я набираю номер матери.

– Мама, – произношу я.

– Моя деточка! – Ее голос подобен теплой ванне с лавандовой солью. Он прогоняет всю дрянь из моей головы. – У тебя все хорошо? Какой-то у тебя странный голос.

– Все нормально, – говорю я. И тут же добавляю: – На самом деле нет.

Из-за волнения голос мамы становится более резким:

– Что случилось?

– Я чем-то отравилась.

Пару секунд моя мать молчит, потом тихо кашляет.

– Ох, моя милая. Дело в этом? Это не так уж страшно. Выпей немного имбирного эля.

– Тут его нет, – говорю я и позволяю себе погрузиться в детскую обиженность – как все несправедливо! Я соображаю, что моя мама не знает, где это – «тут», но она только утешающе воркует и лишних вопросов не задает. – Я поправлюсь. Просто мне захотелось услышать твой голос.

Я слышу тихое звяканье. Это льдинки качаются в стакане. – Я рада, что ты позвонила. Я скучаю по тебе.

Я немного медлю, опасаясь своего вопроса:

– Полицейские еще приезжали?

– Один раз, – отвечает мать. – Я не стала открывать дверь, и они уехали. Городской телефон звонит то и дело, но я трубку не снимаю.

Мысли начинают бешено вертеться в моей голове. «Что у них есть на меня? А вдруг они выследят меня и найдут здесь? Смогу ли я вообще когда-нибудь вернуться домой?» Но нет, домой я конечно же вернусь. Я просто обязана вернуться домой.

– Как твои дела? – спрашиваю я. – Как ты себя чувствуешь?

Мать снова кашляет – приглушенно, так, словно бы прикрывает рот рукавом.

– Нормально. Но вот аппетита нет, и снова меня пучит. И я все время какая-то жутко усталая. Знаешь, как будто бы пробежала марафон, выдохлась полностью, а видишь перед собой стартовую линию нового марафона, и у тебя нет другого выбора – надо снова бежать. Понимаешь?

Кишечник у меня снова сжимает спазмами, но я стараюсь не обращать на это внимания, думая о том, что это полная ерунда в сравнении со страданиями моей матери.

– О мама, – шепчу я. – Надо бы мне сейчас быть рядом с тобой.

– Ни в коем случае. Хоть раз позаботься о себе, ладно? – говорит моя мать. – Доктор Готорн был очень любезен. Он хочет, чтобы я начала лечение после Дня благодарения. Первый курс облучения. Потом будет какой-то новый протокол. Но честно говоря, я даже не знаю, надо ли мне…

– Господи, мама, да почему же не надо?