Красивые вещи

Кейтерер откупорил бутылку французского шампанского, извлеченную из винного погреба Стоунхейвена. Мы с Майклом взяли бокалы-флейты, а Эшли свой бокал накрыла ладонью – в знак того, чтобы ей не наливали. Она сказала, что все еще не до конца пришла в себя после пищевого отравления. А официанты продолжали подавать одно блюдо за другим: «амюз буш»[106], за ним блюдо с морепродуктами, потом салат и томатный бисквит. Ужин продолжался уже целый час, а мы еще не добрались до основного блюда. Я никак не могла придумать, каким образом поговорить с Майклом наедине. Эшли то и дело поглядывала на часы, стоявшие на буфете. Казалось, ей только того и хочется, чтобы наше пиршество поскорее закончилось. Я и сама понимала, что слегка перестаралась, но мне доставляло огромное удовольствие наблюдать за тем, как Эшли мучается в выборе столовых приборов. На Майкла обстановка торжественного ужина, наоборот, никакого особого впечатления не производила – и понятно, он вырос в богатой семье, как и я.

Я решила на всякий случай после ухода Эшли проверить, все ли столовое серебро на месте.

Наконец подали главное блюдо – дикого лосося, запеченного с красными апельсинами. За столом воцарилась тишина. Мы вооружились вилками и приготовили наши желудки к сражению с этим деликатесом.

Безмолвие было нарушено еле слышной вибрацией смартфона. Эшли побледнела и уронила вилку:

– О господи, я забыла отключить телефон…

Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила смартфон, бормоча извинения.

Но, увидев на экране имя абонента, она вытаращила глаза и резко вскочила:

– Простите, но я должна ответить. – Она, пятясь, вышла из столовой. При этом она прижала телефон к уху и одними губами прошептала, многозначительно глядя на Майкла: – МАМА!

«Лили», – подумала я, и мое сердце забилось чаще.

Эшли ушла, а мы с Майклом остались наедине. Мы слышали ее шаги, удаляющиеся в глубь дома, ее затихающий голос. А потом наступила тишина.

– В чем дело? – спросила я. – Что с ее мамой?

– Точно не знаю.

Шифоновая ткань платья стала царапать мою кожу. Я поняла, что дрожу. Сколько у нас времени до возвращения Эшли?

Майкл кашлянул и смущенно улыбнулся мне:

– Ну… Кажется, я тебе еще не рассказывал о школе, в которой преподаю, верно? У меня там потрясающий класс. Такие способные, умные, такие любознательные дети…

С этими словами он начал разглагольствовать о том, какое это немыслимое счастье – передавать знания пытливым юным умам. Тирада получилась такая длинная и громкая, что мне стало ясно – он говорит все это только для того, чтобы заполнить неловкую паузу.

– Майкл, перестань.

Он умолк, взял вилку и нож и принялся сосредоточенно поглощать еду. Я слышала, как звякает по фарфоровой тарелке его нож, когда он отрезал от ростков спаржи аккуратные кусочки.

Цок, цок, цок.

– Майкл, – снова проговорила я.

Он не отрывал глаз от лососины с таким видом, будто, если бы он отвел взгляд, рыба бы уплыла с его тарелки и бесследно исчезла.

– Какая вкуснотища, – проговорил Майкл, подцепив вилкой аккуратный кубик рыбной мякоти. – Я много лет так не ел. В Америке не так часто встретишь людей, ценящих хорошую кухню.

Я наклонилась ближе – так близко, что могла говорить почти шепотом:

– Не бросай меня вот так. Между нами определенно что-то происходит, да? Я же не сошла с ума.

Майкл не донес лососину на вилке до рта. Его рука замерла. Он скосил глаза на дверь, словно где-то там совсем рядом стояла Эшли. Затем он посмотрел на меня и тоже наклонился ближе к столу:

– Ты не сошла с ума. Но, Ванесса, все сложно.

– Не думаю, что все так сложно, как ты думаешь.

– Я помолвлен, – проговорил Майкл. – Раньше я не говорил тебе об этом. А я – человек слова. Я не могу с ней так поступить.

Ну вот, наконец мне представилась возможность, которой я так ждала.

– Но она не та, за кого себя выдает.

Рука Майкла дрогнула, кусочек лосося соскользнул с вилки, упал на скатерть и разбрызгал розовые капли. Майкл принялся промокать скатерть и джинсы салфеткой. Я смотрела на него и видела на его лице настоящий парад эмоций – смятение, тревогу, недоверие, отрицание.

– Не понимаю, о чем ты, – в итоге проговорил он.

Я была готова поведать ему всю ужасную историю, пробежаться по двенадцати годам своей жизни, но времени не хватило: мы услышали шаги Эшли, идущей по коридору.

– Послушай, нам надо поговорить с глазу на глаз, – быстро прошептала я.

Майкл смотрел на меня ошарашенно. На пороге появилась Эшли – покрасневшая, испуганная. Она сжимала в руке смартфон с такой силой, что у нее костяшки пальцев побелели.

Майкл вскочил со стула:

– Эш? Что случилось?

Эшли обвела комнату диким взглядом, будто бы только что очнулась и почему-то оказалась здесь.

– Моя мама в больнице, – пробормотала она. – Я должна ехать домой. Прямо сейчас.

* * *

Эшли уехала на рассвете. Я проводила взглядом ее машину, удаляющуюся по подъездной дороге. Колеса буксовали на свежевыпавшем снегу. Неужели это конец? Неужели все закончилось? Я была почти разочарована. Отчасти мне хотелось знать, что она задумала, и могла ли я этому помешать.