Красивые вещи

Вот как протекает теперь наша жизнь. По утрам я сплю до тех пор, пока Майкл не приносит мне кофе в постель, а это бывает около десяти утра. Мы предаемся любви. Иногда пару раз. К полудню Майкл садится работать над своей книгой, а я рисую. По несколько часов мы проводим в счастливой тишине. В декабре темнеет рано, поэтому, пока еще светло, мы надеваем парки и «луноходы» и отправляемся на прогулку вдоль берега озера. Мы проходим мимо лодочного сарая, к заваленной снегом пристани, и садимся на скамейку на самом ее краю и наслаждаемся видом штиля на озере. Иногда мы берем с собой термос с чаем и сидим у озера до тех пор, пока солнце не уходит за горы. Мы молчим, но не потому, что нам нечего сказать друг другу!

Потом мы возвращаемся в Стоунхейвен. Майкл еще какое-то время работает над книгой, а я что-нибудь рисую, а потом готовлю ужин. Рецепты я извлекаю из горы французских кулинарных книг, хранящихся в кухне. Ищу, пока не нахожу что-то, что нравится мне на слух: «соль меньер»[110], «беф бургиньон»[111], «лионский салат». Джинсы стали мне тесноваты. Живи я в Нью-Йорке, я бы немедленно отправилась в тренажерный зал, а тут мне все равно. Мне все равно, влезу я в свои кожаные брюки от «Сен-Лорана» или нет. Все равно мне больше некуда в них пойти.

А потом коктейли у камина, и снова секс, и еще коктейли, а после этого (иногда) какой-нибудь старый фильм на экране моего ноутбука, когда мы лежим в кровати.

Пролетают дни, наполненные страстью и выпивкой, и все это так ново и прилипчиво.

Мой блокнот постепенно наполняется рисунками моделей одежды. Плиссированные топы, развевающиеся, словно порывы ветра над озером. Изящные вечерние платья, ниспадающие с плеч, как крылья ворона. Пиджаки, расшитые полосками перьев, похожими на сосновые иглы. Поначалу рисунки были робкими, неуверенными, но постепенно стали смелее. Мне удается изображать силуэт несколькими широкими линиями, а детали – приглушенной пастелью. Я почти забыла, как это здорово – рисовать. До этого месяца я не держала в руках карандаш со времени школьных уроков рисования. Тогда у меня получалось хорошо – настолько хорошо, что в школе мне предложили программу для особо одаренных детей, но родители этого не одобрили. Либлинги должны были коллекционировать картины, а не рисовать сами. Но я и сама понимала, что кое-какой талант у меня есть, но далеко не такой, как у Бенни. Бенни был особенным Либлингом. Ему всегда нужно было как можно скорее что-то запечатлеть на бумаге, а мне при этом не хватало особого зрения, которое делает человека настоящим художником. Если бы я продолжала свои занятия живописью, я бы стала художником-любителем. Рисовала бы грамотные пейзажики, которые из вежливости покупали бы мои друзья, но мои картины никогда не висели бы в музеях.

Поэтому я отказалась от мысли стать художницей.

А потом случился Майкл. «Я могу сказать тебе, что у тебя душа художника, даже если ты пока не знаешь, что с этим делать». Так он сказал мне однажды утром в постели, вскоре после отъезда Эшли. Я рассмеялась, но слова его запомнила. В тот же самый день, ленивый день в горах (а надо сказать, что праздная жизнь может прискучить, особенно если у тебя нет смартфона для развлечения), я подумала: «А почему бы и нет?» Я просидела в Стоунхейвене почти год, ничем не занимаясь. Только время от времени я думала о том, как бы тут все переустроить, но понимала, что этому никогда не бывать. Ну, а еще я соображала, как быть с моим финансовым портфолио, который худел с каждым днем. А еще тупо и послушно оставляла лайки в социальных сетях.

В тот вечер я разыскала в закромах кабинета старый блокнот для рисования, стряхнула с него пыль и уселась в солярии[112], окна которого выходили на засыпанную снегом лужайку и озеро. Но стоило мне начать рисовать гелевой ручкой, как стало ясно, что рисую я вовсе не пейзаж, а платье. Мягкое белое бальное платье с асимметричной линией бюста и юбкой-дезабилье с летящими складками, похожими на только что наметенные ветром сугробы.

Я сидела и думала над своим рисунком, и вдруг ощутила дыхание Майкла, остановившегося у меня за спиной.

– Очень красиво, – сказал он, наклонившись ближе. – Ты раньше придумывала одежду?

– Одежду я ношу. Я ее не придумываю.

Майкл решительно прижал кончик указательного пальца к середине бюста нарисованного платья:

– А теперь ты это делаешь.

Я рассмеялась:

– Перестань. Какой из меня модельер?

– Почему бы и нет? У тебя есть основа, есть вкус, есть источники вдохновения и явно есть талант. Неужели тебе раньше этого никто не говорил?

Я смотрела на свой рисунок, пытаясь увидеть его глазами Майкла. Неужели во мне действительно было что-то особенное? Что-то, что оставалось непризнанным все эти годы, искорка света, которую никто не удосужился раздуть и превратить в пламя?

«Соберись, – прозвучал знакомый голос у меня в голове. – Прекрати спрашивать у других людей, чего ты стоишь».