Похоже, она немного расслабилась. В ее голосе начала звучать едва заметная патрицианская гнусавость, слова она выговаривает более плавно.
– Надеюсь, вы не ожидали чего-то более увеселительного. Что до ресторанов, то это страна бургеров и жареных цукини.
В ее взгляде я вижу такое отвращение, что задумываюсь: как же она тут выживает после более привычной диеты – черной икры и костного бульона с листиком золота весом в двадцать четыре карата? Вот, может быть, почему она такая худая.
– А мы как раз за тишиной сюда и приехали, – говорит Лахлэн, усаживаясь рядом со мной. – У меня долгий отпуск, мне надо отдохнуть от преподавательской работы и потрудиться над книгой. Так что мое представление о рае – это маленькая комната с красивым видом и чтобы никто мне не мешал, когда я пишу.
Я удивлена – почему патока в голосе Лахлэна не вызывает у Ванессы диабетической комы?
– Это он сейчас так говорит, – шучу я, – но вы спросите у него утром, пока я кофе не выпью.
Лахлэн тянется ко мне, и я глажу его руку выше запястья кончиками пальцев. Такая счастливая пара, такая
– Итак, Майкл, вы писатель! – Она опускается на стул напротив нас. – Я
Этот аспект мы с Лахлэном прорабатывали долго и старательно. Я решила, что очень важно иметь наготове реальное портфолио рукописей, но произведения должны быть обескураживающие и туманные – такие, чтобы Ванесса не попросила дать их почитать. Лахлэн ворчал: «Эта женщина не читает ничего, кроме ценников на своих платьях. Неужели ты вправду думаешь, что она пожелает полистать мою рукопись?»
А теперь Лахлэн мнет в руках салфетку и хмурит брови:
– Ну… изредка балуюсь стихами. А сейчас работаю над романом. Книга экспериментальная, понимаете? Интуитивный реализм в духе Боланьо[81]
.Эти слова он произносит достаточно уверенно, хотя я точно знаю, что он впервые услышал имя Роберто Боланьо от меня два дня назад.
Улыбка Ванессы становится более натянутой.
– О! Вот как. А я даже слов таких не знаю.
Она снова принимается одергивать края рукавов пиджака. При этом она зачем-то выщипывает из ткани ниточки ногтями. Я гадаю – не была ли наша претенциозность ошибкой? За последние годы я успела узнать: богачи верят, что их состоятельность – результат какого-то интеллектуального или морального превосходства. А когда вы протыкаете этот мыльный пузырь и даете им понять, что не такие уж они умные и особенные, если на то пошло, о, тогда вас ждет беда. Лучше заверить их, что они все же находятся на вершине цепи. Заверить, выказав подобающее уважение.
Я тянусь к Ванессе через стол:
– Хотите, я вам кое-что скажу по секрету? Я тоже в этом ничего не понимаю, а ведь я про его книгу слушаю уже целый год.
На самом деле мне не слишком-то приятно признаваться в том, что я такая непросвещенная.
Ванесса смеется. Судя по ее взгляду, она восстановила душевное равновесие.
– А вы учитель йоги, да? Это просто-таки… заметно. Вы такая… спортивная.
На самом деле не очень-то я спортивная. Просто поразительно, в чем только нельзя убедить человека.
– Ну… да. Но я считаю, что йога – это скорее насчет баланса в сознании, а не в теле.
Если Ванесса и понимает, что я перефразирую избитые клише, почерпнутые с сайтов самопомощи, она этого не показывает.
– Вот это мне нравится! – порывисто произносит она. – Может быть, пока вы здесь, вы мне дадите частный урок? Сколько это будет стоить?
Как богачи любят предполагать, что все вокруг них покупается и продается.
Я отмахиваюсь:
– О, что вы! Мне будет приятно позаниматься с вами. На самом деле я рада любой возможности поделиться своим опытом. – Я делаю вид, что хочу посекретничать. – На самом деле именно так мы с Майклом познакомились. Он ко мне на занятия пришел.
– Потом оказалось, что йога – это совсем не мое. А вот в учителя я влюбился.
Этот фрагмент легенды мы тоже проговорили по дороге.
Ванесса смеется. Лахлэн берет кувшин с вином и покачивает им, глядя на Ванессу.
Она смотрит по сторонам и бормочет:
– О, черт. Я забыла про бокалы.
– Ваша мама советовала почаще пользоваться чашками, верно?