Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Ты в безопасности, помню, шептала я Кинтане, когда впервые увидела ее в ICU Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Я здесь. С тобой все будет хорошо. Половина головы была обрита перед операцией. Я видела длинный разрез и скрепляющие его металлические скобы. Она снова дышала только с помощью эндотрахеальной трубки. Я здесь. Все хорошо… Я позабочусь о ней. Все наладится. Мне пришло в голову, что это обещание я не смогу сдержать. Я не смогу все время о ней заботиться. Я никогда не смогу ее оставить. Она уже не была ребенком. Она была взрослой. В жизни случаются такие вещи, которые матери не могут предотвратить или исправить.

Джоан Дидион. Год магического мышления

1

Я вел наш старый «вольво», бледно-голубой, покрытый ржавчиной из-за соленого воздуха побережья и помятый после неудачных приключений Ника. В машине пахло его сигаретами. Именно на этой машине он исчез из дома. Ника мотало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Он прижался к дверце, чтобы отодвинуться как можно дальше от меня.

Мы молчали.

Электрогитара Ника, ярко-желтая, с черной накладкой для защиты верхней деки, лежала на заднем сиденье. Рядом еще одно напоминание о его эскападах – причудливый кальян для курения марихуаны, сделанный из стеклянного химического стакана и мундштука пенковой трубки. Еще там были фонарик, томик Рембо с потрепанной обложкой, грязные джинсы, полупустая бутылка энергетика «Гаторейд», газета Bay Guardian, кожаная куртка-бомбер, пустые бутылки из-под пива, кассеты, засохший сэндвич.

Несколько раз он пытался отговорить меня от поездки.

– Это глупо, – вяло умолял он. – Знаю, я облажался. Я все понял.

Я молчал.

– Я не могу это сделать. Не буду.

Он начал злиться. Испепеляя меня взглядом, сказал:

– Я просто сбегу.

В его голосе слышались нотки высокомерия и снисходительности, чувствовалось, что он взбешен.

– Ты, твою мать, думаешь, что знаешь меня. Но ты же ничего обо мне не знаешь! Ты всегда только и знал, что меня надо контролировать.

Он орал, пока не охрип.

В середине своей обличительной речи он начал говорить бессвязно, и я понял, что он под кайфом. Снова. Или все еще.

– Чем ты накачался сегодня, Ник?

Я изобразил непонимание.

И услышал злобный шепот:

– Да пошел ты!

Я взглянул на него. Пристально вгляделся в его безучастное лицо. Ник унаследовал от своей матери многие привлекательные черты. Как и она, он высокий и худощавый, у него ее красиво очерченные нос и губы. В детстве у него были белокурые волосы, с возрастом они потемнели. Тем не менее иногда я смотрел на него, и мне казалось, будто я смотрю в зеркало. И дело не только в физическом сходстве. Я видел отражение себя самого в его глазах, в выражении лица. Это всегда меня пугало. Возможно, каждый ребенок по мере роста приобретает черты и манеры своих родителей и становится все больше похожим на них. Сейчас я обнаруживаю в себе такие черты своего отца, какие никогда не замечал в юности. Однако тогда в машине я видел перед собой чужого человека. И при этом я чувствовал, что знаю каждую клеточку этого незнакомца. Я вспомнил ласковое, кроткое выражение его глаз, когда он радовался и когда был расстроен, его лицо, бледное во время болезни и красное, обожженное солнцем, его рот и даже каждый зуб, когда мы ходили к дантисту и ортодонту, его коленки, когда он обдирал их и я залеплял царапины пластырем, его плечи, когда я намазывал их солнцезащитным кремом, ступни, когда я вытаскивал из них занозы, – каждую частичку его тела. Я знал каждую его клеточку просто потому, что наблюдал, как он рос, потому что мы жили вместе и были близки. И все же, когда мы ехали в Окленд, я смотрел на этого мрачного, злого и безучастного человека, ощущал его отчуждение и внутренний хаос и думал: кто ты?

Я остановился перед наркологическим центром Окленда, и мы вошли через стеклянные двери в строго обставленную приемную. Пока я разговаривал с дежурной, Ник стоял сзади с воинственным видом, скрестив руки на груди.

Дежурная попросила нас подождать.

Наконец к нам вышла консультант, женщина с черными глазами и волосами, стянутыми в длинный «конский хвост», и представилась сначала Нику, затем мне. Он что-то буркнул в ответ и последовал за ней в другую комнату. Шел он сгорбившись, едва переставляя ноги.