Почти час я сидел, перелистывая старый номер журнала People и не понимая, что там написано. Затем появилась консультант и сказала, что хочет поговорить со мной наедине. Ник, явно раздраженный и злой, занял мое место в приемной. Вслед за женщиной я вошел в маленький кабинет с металлическим столом, двумя стульями и темным аквариумом.
– У вашего сына серьезные проблемы, – сказала она. – Ему необходимо лечение. Он легко может умереть от всех этих наркотиков, которые он употребляет.
– Что я могу…
– Ему восемнадцать, и он употребляет и смешивает больше наркотиков, чем многие люди гораздо старше его. У него опасный настрой: он не понимает, что в беде. Он гордится тем, что он такой крутой, воспринимает свою зависимость как некий знак отличия. Наша программа ему не подходит. По возрасту он уже слишком взрослый и поэтому невосприимчив к лечению. Мы постоянно наблюдаем подобную картину. Он в состоянии отрицания. Это типично для наркоманов. Они уверяют всех и сами верят, что у них все в порядке, что они могут бросить, когда захотят, проблемы – у всех, только не у них, у них все отлично, даже если они в конце концов теряют все, что имеют, даже если они оказываются на улице, даже если они попадают в тюрьму или в больницу.
– И что тогда?
– Его необходимо немедленно лечить, чего бы это ни стоило. Не здесь, где-нибудь в другом месте.
Она порекомендовала другие программы. По ее безрадостному тону и выражению лица я догадался, что она не питает особых надежд.
На обратном пути напряжение в машине постепенно нарастало и наконец произошел взрыв. Ник заорал:
– Вот дерьмо!
Мне показалось, что он может выпрыгнуть из машины, несущейся на большой скорости по автостраде.
– Действительно, дерьмо, – согласился я. – Если ты хочешь убить себя, мне следовало бы просто не мешать тебе.
– Это моя жизнь! – хрипло выкрикнул он.
Он заплакал навзрыд, до истерики, и не мог остановиться. Молотил кулаками по приборной доске и пинал ее ногами.
Мы остановились перед домом. Джаспер и Дэйзи уже пришли из школы, и я не стал заводить Ника в дом. Я сидел с ним в машине еще с полчаса, пока он не обессилел. Видно было, что он постепенно уходит в себя, им овладела сонливость, вызванная наркотиками и припадком гнева, его дыхание замедлилось, и наконец он крепко заснул. Я оставил его в машине, но то и дело проверял, как он.
– Ты что, будешь проверять меня каждые пятнадцать минут?
Через некоторое время он поплелся в дом и направился прямиком в свою комнату. Джаспер и Дэйзи молча смотрели, как обмякшее тело их брата медленно перемещается через гостиную.
Я должен был найти программу, в которую его взяли бы прямо сейчас. Прежде чем я потеряю его.
Пока Ник спал, я, как мог, объяснил младшим детям, что Ник опять подсел на наркотики и ему плохо. Я сказал, что пытаюсь найти больницу или реабилитационную программу для наркоманов, которая ему поможет. Я сказал, что дети, чьи брат, сестра или один из родителей стали наркоманами, думают, что именно они в этом виноваты.
– Это не ваша вина. Поверьте.
Они смотрели на меня не отрываясь. В глазах застыли грусть и непонимание.
– У Ника серьезные проблемы, но мы найдем того, кто сможет ему помочь. Если ему помочь, он справится и все будет хорошо.
Ник кипел от ярости и ругался, то просыпаясь, то снова впадая в мучительную полудрему. А я тем временем обзванивал другие наркологические клиники и центры в поисках подходящих программ реабилитации. В одном из них, наркологическом центре «Олхофф» в Сан-Франциско, оказалось свободное место. Здесь предлагали программу, которую рекомендовали многие эксперты. Подруга одного моего друга рассказала мне, что эта программа перевернула жизнь ее сына, сидевшего на героине. «Сейчас он живет во Флориде, – сказала она. – У него своя семья. У него работа, которую он любит, а в свободное время он занимается волонтерством: помогает детям, у которых проблемы с наркотиками».
Родители наркоманов живут ради таких вот обнадеживающих историй.
Когда Ник проснулся, я сказал ему, что нашел подходящую программу. Он угрюмо согласился пройти еще одно обследование. С мрачным видом он последовал за мной к машине.
Наркологический центр «Олхофф» располагается в величественном старом викторианском трехэтажном особняке с куполом в центральной части и красивым, обшитым деревянными панелями вестибюлем. Здесь я должен был ждать, пока Ник ходил на собеседование. На этот раз собеседование проводила руководительница начальной программы, рассчитанной на двадцать восемь дней. Начальная программа – это как начальная школа, первый этап на пути к реабилитации и выздоровлению.
Потом пригласили меня. Я вошел в комнату и сел на свободный стул. Мы с Ником сидели перед руководительницей программы, а она – за деревянным письменным столом. По ее манере поведения и усталому выражению глаз я понял, что Ник вел себя с ней так же враждебно и воинственно, как и с консультантом в «Тандер Роад». Правда, я не заметил в ней особой озабоченности.
Первым, что она сказала, было вот что:
– Ник не признает, что он наркозависимый.
– Потому что я не наркоман.