Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Я поехал домой. Без Ника. По пути размышлял о родителях девушки. Если они такие, как я себе представляю, то есть вроде меня, значит, что бы они сейчас ни делали, они делают это машинально. Потому что мысли заняты другим. Они ни на минуту не могут освободиться от тревоги за свою дочь. Они мучительно стараются понять, что пошло не так. Они думают, жива ли она. Размышляют о том, что, может быть, это они во всем виноваты.

Я изводил себя теми же вопросами, на которые нет ответа.

Неужели это я его испортил?

Был ли я слишком снисходительным?

Неужели я уделял ему мало внимания?

Или слишком много?

Если бы только мы не переехали в сельскую местность…

Если бы только я никогда не употреблял наркотики…

Если бы только мы с его матерью остались вместе…

Если бы только, если бы только…

Чувство вины и самобичевание – типичная реакция родителей наркоманов. В одной исключительно полезной книге – «Наркозависимый в семье» (Addict in the Family) – ее автор Беверли Коньерс пишет: «Большинство родителей, вспоминая, как они воспитывали своих детей, испытывают некоторые сожаления. Может быть, им хотелось бы быть более строгими или, наоборот, менее строгими; возлагать на своих детей больше ожиданий или меньше; проводить с ними больше времени или, наоборот, не подавлять их своей гиперопекой. Может быть, они размышляют о тяжелых событиях, случившихся в семье, таких как, например, развод или смерть, и рассматривают их как переломный момент, повлиявший на психическое здоровье их ребенка. Некоторые из них, возможно, несут тяжкое бремя стыда за свои поступки в прошлом, такие как измена, которые разрушили их брак и привели к недоверию в отношениях в семье. Какими бы ни были прегрешения родителей, наркоманы непременно распознают эти слабые места и извлекут из этого выгоду, манипулируя родителями… У наркоманов может быть масса претензий, в том числе большие и мелкие обиды и поводы для недовольства, уходящие корнями в прошлое. Некоторые из обвинений, возможно, вполне справедливы. Близкие могли причинить боль наркоману, не оправдать каких-то его серьезных ожиданий. В конце концов, разве бывают идеальные отношения между людьми? Но наркозависимые вытаскивают на свет эти проблемы не для того, чтобы выяснить отношения, уладить все недоразумения или в надежде залечить старые раны. Они начинают обсуждать их для того, чтобы внушить близким чувство вины. Оно становится инструментом, с помощью которого они манипулируют окружающими с целью и дальше предаваться своему пристрастию».

И тем не менее, если бы только…

Беспокойство, чувство вины и сожаления могут сыграть определенную роль – помогают нам держать в тонусе свою совесть. Но в чрезмерных количествах эти эмоции не приносят пользы – наоборот, лишают сил жить и бороться. И все же я не могу заставить их замолчать.

Дни шли, а от Ника не было никаких вестей. Наконец он позвонил. Из дома своей бывшей подружки. Он говорил очень быстро и явно врал. Сказал, что ушел по своей воле и не употребляет наркотики уже пять дней. Я ответил, что у него два варианта на выбор: либо он делает еще одну попытку и возвращается в клинику, либо живет на улице. Мои суровые слова скрывали безумное желание броситься к нему, обнять и прижать к себе.

Он продолжал настаивать, что лечение ему ни к чему, он и сам может остановиться, но я сказал, что обсуждать здесь нечего. Он вяло согласился на новую попытку своим обычным: «Мне все равно».

Я приехал к дому девушки и подождал снаружи, не заглушая мотор. Ник вышел и залез в машину. Я заметил черный синяк у него на щеке и порез на лбу.

– Ник, что случилось?..

Он поднял глаза к небу, а потом закрыл их.

– Ничего особенного, – вяло произнес он. – Какой-то придурок избил меня и ограбил.

Я заорал:

– И это ты называешь «ничего особенного»?

Вид у него был изнуренный и опустошенный. При нем не было ни сумки, ни рюкзака, ничего.

– Что случилось с твоими вещами?

– Всё украли.

Кто это? Парень рядом со мной – это не Ник, и он ничего не знает о ребенке, который остался в моей памяти. Будто в подтверждение моих наблюдений он наконец заговорил:

– Какого хрена я тут сижу? Все это дерьмо. Не нужна мне никакая клиника. Я уезжаю.

– Уезжаешь?

– Уезжаю.

– Куда?

– В хренов Париж.

– Ах, в Париж!

– Выбраться из этой дерьмовой страны – вот что мне нужно.

– И что ты собираешься делать в Париже?

– Мы с Томом и Дэвидом будем играть музыку в метро, заведем обезьянку и будем выступать, как старые шарманщики.

В течение следующих суток настроение у него менялось от неестественного возбуждения до почти коматозного состояния. Вдобавок к обезьянке он озвучил планы пешего похода в Мексику, вступления в ряды Корпуса мира и занятия фермерством в Южной Америке. Причем каждый раз он неизменно приходил к тому, что с унылой покорностью соглашался вернуться в наркологический центр. Потом опять заявлял, что не нуждается в лечении, что не притрагивается к наркотикам, черт возьми. А через некоторое время начинал уверять, что ему необходимы наркотики, что он не может жить без них.

– Жизнь – полный отстой, вот почему я торчу.