Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

В какой-то момент родители привыкают к тому, что ребенок разрушает себя и свою жизнь. Но я не смог к этому привыкнуть. Тем не менее порядок действий мне был уже хорошо известен. Я позвонил в полицию и отделения неотложной помощи в больницах. Никаких следов Ника. Никаких вестей один день, второй, третий… Снова пришлось как-то объяснять ситуацию Джасперу и Дэйзи. Все, что они поняли, это то, что у Ника неприятности и что их родители мучаются от беспокойства. Вспомнив инцидент в Инвернессе, когда за Ником приехала полиция, Джаспер спросил:

– Ник что, в тюрьме?

– Я обзвонил тюрьмы. Его там нет.

– А где он спит?

– Не знаю.

– Может быть, он ночует у друга.

– Надеюсь, что так.

Я пытался понять, что происходит – и не только с Ником, но и с жизнью всей нашей семьи, погрязшей в его проблемах. Я старался сдерживать себя, когда рядом были малыши, но срывался на Карен. По большей части она терпела мои вспышки гнева и отчаяния, но иногда показывала, что устала от моей зацикленности на судьбе Ника. Дело не в том, что она меня не понимала, но ведь всему есть предел, не может же эта ситуация длиться вечно. Я мало спал. Она просыпалась ночью и находила меня в гостиной, где я сидел, уставившись на огонь, горящий в камине. Я признавался ей, что не могу спать, потому что не могу выбросить из головы образ Ника, шатающегося по улицам Сан-Франциско. Мне все время казалось, что он страдает, что он в беде, что он умирает.

– Я понимаю, – говорит она. – Я тоже думаю об этом.

В первый раз за все время мы плакали вместе.

Не в силах справиться с растущим отчаянием, холодным пасмурным утром я поехал в Сан-Франциско. Я хотел убедиться в том, что с ним ничего не случилось. Сознавая всю бессмысленность своей затеи, я тем не менее намеревался прочесать районы Хейт и Мишн, подозревая, что Ник мог податься туда. Проехав через весь район Мишн, я пересек центр города, оставил машину на улице Эшбери и отправился пешком вниз по Хейт-стрит. Я зашел в его любимый музыкальный магазин «Амеба», заглянул во все кафе и книжные магазины, попадавшиеся на пути.

Несмотря на постепенное облагораживание района, Хейт сохранил традиционную атмосферу 1960-х – воздух был пропитан запахом горящей марихуаны. В подъездах тусовались всевозможные беглецы от жизни: крашеные волосы, татуировки, яркая одежда из варенки, следы от уколов. И под кайфом. «Уличные парни всё еще живут старыми представлениями о Хейт-Эшбери, но сейчас это уже не район мира и любви, – заметил однажды Ник. – Теперь это район панк-музыки, всеобщего безделья и наркотиков». Кроме того, это район «ужасных хиппующих тинейджеров из округа Марин, которые клянчат мелочь», как добавляет Дэйв Эггерс в своей книге «Душераздирающее творение ошеломляющего гения» (A Heartbreaking Work of Staggering Genius). Как-то раз я слышал, как выздоравливающая наркоманка описывала своего бывшего бойфренда, и ее слова напомнили мне об этих детях: «У него были черные ногти, и он сидел за рулем катафалка. Все в нем так и кричало: “Посмотрите на меня, посмотрите на меня!” А когда вы смотрели на него, он огрызался: “На кого, твою мать, ты смотришь?”».

Если вы согласны с тем, что зависимость – это болезнь, вы будете поражены, как много из этих детей – параноиков с повышенной тревожностью, в синяках, с дрожью во всем теле, изнуренных, часто с психическими расстройствами – серьезно больны и медленно умирают. Если бы эти дети страдали каким-нибудь другим заболеванием, мы никогда не допустили бы такой ситуации. Они лечились бы в больнице, а не слонялись по улицам. Звучит нелепо, но я спрашивал у некоторых из них, не знают ли они моего сына. Они либо вообще не обращали на меня внимания, либо просто таращились на меня пустыми глазами. Я переступал через них или проходил мимо, заглядывая каждому в лицо и размышляя о них и об их родителях. Я дошел до Станьян-стрит и вошел в парк «Золотые ворота», уворачиваясь от роллеров и велосипедистов. Около карусели я остановил полицейского и объяснил ему, что разыскиваю сына, мет-зависимого.

– Наркоманов трудно не заметить, – сказал он мне и, добавив, что знает, где они могут тусоваться, повел меня по дорожке.

– Попробуйте поискать вон там, – указал он на заросший травой пригорок под магнолией, где собралось около дюжины человек.

Я подошел к девушке, сидевшей на скамейке поодаль от остальной группы. Тоненькая, грациозная, бледная. Одета в грязный полосатый свитер французского моряка. Вблизи я рассмотрел характерные признаки употребления метамфетамина: сведенная челюсть и дрожь в теле. Я назвал себя, и она отшатнулась.

– Вы коп?

Я ответил отрицательно, но рассказал, что меня направил сюда полицейский. Я показал на удаляющегося полицейского, и она, казалось, успокоилась.

– Он ничего, – сказала она. – Пристает только, если мы мешаем окружающим или употребляем рядом с детской площадкой.

Она показала – где. Конечно, я знал эту площадку. Ник когда-то играл там в секретного агента.