Он сдавленно засмеялся. Пародийное выступление получилось так себе. Он был слишком накачан седативными средствами, чтобы сделать его живым и ярким.
После ланча он показал нам свою комнату: две односпальные кровати, прикроватные столики и маленький круглый стол с двумя стульями. Выглядит вполне комфортабельно, как номер скромного отеля. Указывая на кровать у стены, Ник рассказал о своем соседе по комнате.
– Он клевый мужик. Шеф-повар. Пьяница. Женат, есть ребенок. Смотрите…
Он взял с прикроватного столика фотографию в бамбуковой рамке. На ней были изображены маленькая девочка с ангельским личиком лет двух и ее мать – красавица со взбитой копной кудрей соломенного цвета и ослепительной улыбкой.
– Она предупредила его, что это его последний шанс, – сказал Ник. – Если он не перестанет пить, она его бросит.
На столике Ника– книга «Анонимные алкоголики» и стопка литературы по реабилитации от наркотической зависимости. В комнате был маленький встроенный шкаф и комод, куда он убрал одежду, которую мы ему привезли.
Потом он провел нас на балкон, выходящий на виноградники.
– Мне очень жаль, что все так случилось, – выпалил он.
Я взглянул на Карен. Мы не знали, что ему сказать.
Очередной уик-энд в стране виноделия. Утренняя лекция была посвящена проблемам «семьи зависимого», то есть нашим.
– Мне, вероятно, не нужно говорить вам, что это такая болезнь, которая поражает и семью, – начала свою лекцию консультант программы. – Близкие наркозависимых не спят, не едят, теряют здоровье. Винят себя. Они испытывают гнев, чрезмерное беспокойство, стыд. Многие держат свои страдания при себе. Если у вашего ребенка обнаружили рак, вы тут же будете окружены заботой и поддержкой друзей и родственников. А наркозависимость стигматизирована, считается позором, и люди часто молчат о своей беде. Друзья и родные, конечно, пытаются как-то поддержать родственников наркомана, но в то же время они могут высказывать скрытое или явное осуждение.
Взаимоотношения в семье развиваются вполне предсказуемо. Лектор иллюстрировала свои слова с помощью мобиля, свисающего с потолка в стороне от кафедры. Указывая на мобиль, она разъясняла, кто из нас какую роль играет в семье. Точность расклада производила на нас гнетущее впечатление.
В центре мобиля висела бумажная фигурка, представляющая наркозависимого. Вокруг нее медленно вращались фигурки поменьше. Фигурки, болтающиеся в стороне, символизировали Карен и младших детей: они где-то на периферии, беспомощные, но неразрывно связанные с настроением, капризами и наркозависимостью центральной фигурки. Между ними была непрочно закреплена еще одна фигурка – это я. Я своего рода посредник или пособник, опора для Ника. Я всегда нахожу для него оправдания, лезу из кожи вон, чтобы помочь ему, стараюсь защитить от него Карен, Джаспера и Дэйзи и при этом пытаюсь сохранить между ними крепкие родственные связи.
«Это не ваша вина. Это первое, что вы должны уяснить для себя. Есть наркоманы, с которыми жестоко обращались в семье, и есть наркоманы, детство которых по всем меркам было идеальным. И тем не менее члены многих семей продолжают во всем обвинять себя.
Второе, чем они занимаются, – пытаются решить проблему. Они прячут бутылки со спиртным и лекарственные препараты, обыскивают одежду и комнату зависимого и отправляют его на собрания анонимных алкоголиков или анонимных наркоманов. Они стараются контролировать все передвижения зависимого, все его действия и круг общения. Это можно понять, но, к сожалению, все эти усилия бесполезны. Вы не в силах удержать зависимого под контролем.
Зависимый может подмять семью под себя: захватить все внимание родителя, даже в ущерб другим детям, мужу или жене. Атмосфера в семье будет подчинена тому, что происходит с наркозависимым. Люди зацикливаются на его проблемах, и это тоже вполне объяснимо. Но такое положение вещей пагубно влияет на всех. Контролирование всего и вся становится навязчивой идеей, потому что они боятся за близкого человека. Постепенно они разрушают свою личность, теряют свое “я”, потому что все их помыслы сосредоточены на проблемах близкого человека, страдающего зависимостью: супруга, ребенка, родителя или кого-то еще, – а все остальное теряет смысл. В их жизни не остается места радости».
Ник пришел к нам пообедать вместе. Мы, боясь поверить, заметили, что его лицо посвежело, болезненная бледность исчезла, а в глазах появился некоторый интерес к жизни. Скованность движений почти прошла, как и мучившая его боль. Тем не менее он все еще горбился и выглядел подавленным.
Мы сидели на балконе его комнаты и разговаривали.
– Не думаю, что это лечение будет более эффективным, чем в прошлый раз, – сказал он. – Все эти разговоры о Боге… – Он помолчал. – Все эти слова о Боге. Я не могу это принять.
– Они говорят о «высшей силе», не о Боге, – возразил я. – Это разные вещи.