Красная карма

Николь откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, спросила:

– Как ты собираешься вести здесь расследование?

– Сначала просмотрим газеты. Если эта секта известна в Калькутте, о ней должны быть статьи.

– Статьи будут на английском.

Мерш подмигнул ей:

– Должна же от тебя быть хоть какая-нибудь польза.

Она хотела ответить ему своей самой ядовитой улыбкой, но в эту секунду ей словно воткнули в живот раскаленный нож.

– Что с тобой? – спросил Мерш, увидев ее искаженное от боли лицо.

– Не знаю… Мне плохо.

Он достал из кармана упаковку таблеток.

– Тебя скоро как следует пронесет, – объявил он с присущей ему галантностью. – Я ни разу не буддист и не индуист, но я был в Алжире, и, поверь мне, их жратва не уступает местной, такой же огнемет.

Николь попыталась улыбнуться, но лицо ее скривилось, словно она глотнула уксуса. Новый залп огня воспламенил ее внутренности. В глубине алхимического тигеля потрескивала ртуть…

Мерш властно схватил ее за руку:

– Возвращаемся в отель. Похоже, надо срочно принимать меры.

88

Вот уже два дня он томился в своей комнате, наедине со своими судорогами, перебоями электроэнергии (обычная вещь в Калькутте) и любовными размышлениями. У него был только один ориентир: регулярные визиты Абхи. Теперь, хотя он находился в заключении в незнакомом месте, задержанный людьми, чьих намерений он не знал, он был полностью поглощен своей новой любовью.

Абха приходила три раза в день и приносила еду, но она была здесь всегда, паря в воздухе и облучая его мозг. Ему мерещилась ее фигурка в пестром сари. Ее янтарно-смуглое лицо, большие черные глаза, еще более черные и даже отдающие в синеву блестящие волосы, словно нарисованные на висках двумя мазками кисти. Все ее существо излучало особое очарование – смесь мудрости, нежности, невинности, но больше всего – дикой силы.

Во времена учебы в университете (теперь казалось, что это было в доисторическую эпоху) Эрве сам пытался добиться девушек, и именно он, так сказать, держал штурвал. С Абхой все было наоборот. Ее красота, улыбка, даже духи были так агрессивны, что у него не было выбора. Он чувствовал, что его словно захватывают, отнимают у самого себя.

Эрве лег на кровать и закурил. Абха принесла ему сигареты – индийские, очень крепкие, марки «Голд Флейк». Он медленно выпустил в потолок дымное облачко, прислушиваясь к звукам снаружи.

Это была богатая на звуки тропическая ночь. В саду виллы раздавались кудахтанье, крик и свист ночных птиц… Невидимый хаос, прячущийся за деревьями и кустами.

Абха… Он был без ума от нее, но сегодня вечером собирался ее предать.

Его план был прост: через несколько минут она вернется, чтобы забрать поднос. Он оттолкнет ее (эта идея ему не нравилась, но что поделать) и убежит через открытую дверь. За два дня он ни разу не слышал на вилле шума. Очевидно, здесь их было только двое. Итак: дверь, сад, ворота. Дневной гул подсказал ему, что вилла расположена прямо в Калькутте. Ему просто нужно убежать, а потом найти французское посольство или консульство. Оказавшись под защитой властей родной страны, он всегда сможет возобновить отношения с Абхой. В своей одержимости он не терял надежды ее покорить.

Эрве собрал вещи. Их было немного: куртка, паспорт и сумка, в которую похитители сунули кое-какую одежду. Он уже заканчивал, когда открылась дверь.

– Что ты делаешь?

Сегодня утром Абха перешла с ним на «ты».

Не отвечая, он схватил сумку, оттолкнул ее и выскочил из комнаты. Он очутился в коридоре, а через несколько шагов – у лестницы в два пролета, ведущей в большую гостиную. Он мгновенно запечатлел в памяти обстановку: резные перила, подъемные окна, украшенные витражами, люстры со стеклянными абажурами в форме тюльпана. Словом, вилла в викторианском стиле, в тысячах километрах от Англии навевающая мысли о дождливом вечере где-нибудь в Сассексе.

Эрве сбежал по ступенькам, пересек гостиную, чуть не растянулся на ковре, с трудом удержал равновесие на скользком паркете и выскочил в вестибюль. Чудо! И лишнее тому подтверждение: ему не встретился ни один тюрбан. Он схватился за ручку двери – та открылась. В следующий миг он окунулся в бенгальскую ночь с ее беспощадной, цепенящей жарой.

Эрве бросился в сад, формы и рельефы которого возникали в темноте тревожными силуэтами в виде каких-то причудливых растений. Казалось, чья-то гигантская рука скомкала ночь, чтобы создать эту мятую, хаотичную субстанцию.

Он разглядел в темноте светлую песчаную дорожку и дошел по ней до ворот. Они тоже не были заперты – не ночь взаперти, а день открытых дверей…

Наконец юноша оказался на улице. И мгновенно оценил ситуацию: он один и на свободе. Но чего стоила эта свобода в абсолютно чужом мире? Он по-прежнему оставался в плену собственного неведения – неодолимого препятствия для пустого мозга, лишенного информации.

89