Красная карма

– Куда там. Примерно лет в шестнадцать он взбунтовался. Официально порвал связи с Рондой и стал безжалостным врагом сект, общин, религиозных групп… В Индии он буквально воплощает собой революцию. Но сколько волка ни корми, он все в лес глядит. Индусы, вопреки его воле, сделали из него нового гуру. Сегодня здесь, в Калькутте, его община насчитывает двенадцать тысяч последователей.

– А что Ронда?

– Жанна де Тексье, которую все называли Матерью, выстроила на северо-западе Калькутты, на холме Сусуния, самый настоящий город.

– Город?

– Да. Он называется Королевство, но это уже другая история. Вас ведь интересует Саламат Кришна Самадхи, верно?

Мерш снова взялся за штурвал:

– Именно. Как вы думаете, он согласится на интервью?

– Без проблем. Он никогда не упускает возможности высказать свои идеи.

Жан-Луи слишком поздно понял, что у него совсем не осталось сил как следует, согласно изначальному плану, потрясти этого старика. Ван Экзем уже не был ни священником, ни даже мужчиной. Теперь это было покорное и безвольное создание. Какой смысл давить на человека, из которого песок сыплется?

Николь снова вмешалась:

– А вы сами, как иезуит, что думаете обо всех этих… сектах?

Ван Экзем улыбнулся. Он удобно сидел в кресле, стоявшем против света, проникавшего сквозь каменное кружево стены; сидел, скрестив руки на животе и невольно вызывая в памяти образы деятелей Церкви вековой давности – великое семейство пурпура и распятия.

– Индия – не религиозная страна. Индия – сама по себе религия. Это не дополнительная опция или сознательный выбор веры. Духовность заложена в самой сути этой страны. Неотделимая от народа, от его земли, как цвет неотделим от своего названия, понимаете?

Мерш не мог взять в толк, почему Николь перевела разговор с бельгийцем на эту абстрактную тему. Они пришли сюда, чтобы получить нужные сведения, а не прослушивать курс теологии.

– Поэтому в Индии так много сект?

– Это множество ликов одной веры, одной и той же болезни.

– Болезни?

Серый человек опять перевел дыхание и позволил себе короткую паузу, чтобы насладиться чаем.

– Секта – это всегда развитие патологии гуру. Психическая инфекция, которая размножается и распространяется. Сами того не подозревая, ученики являются своего рода раковыми клетками, понимаете?

Мерш искоса взглянул на Николь: в чем ее цель?

Он достал из кармана клочок бумаги и протянул его ван Экзему:

– У нас есть адрес Саламата Кришны Самадхи. Он верный?

Маленькие глаза-бусины за стеклами очков забегали.

– Это адрес его дома. Вилла находится рядом с храмом Калигхат. На берегу одного из рукавов Хугли. Вы можете сослаться на меня. Проблем не будет.

Святой отец ван Экзем встал: встреча закончилась. У Мерша было еще много вопросов, но священник вдруг неожиданно веселым тоном спросил:

– Ну а вообще – вам нравится Калькутта?

Он задал вопрос так, будто говорил о Сен-Тропе или о Палава-ле-Фло.

– Очень грязно, – выпалил Мерш, не подумав.

Бельгиец рассмеялся:

– Скажите бенгальцу, что Калькутта – нищенский город, и он обидится. Но скажите ему, что это самый нищенский город в мире, и это наполнит его гордостью.

Ван Экзем пошел их провожать другим путем, и они очутились в роскошном саду, краски и ароматы которого, казалось, пульсировали под лаской солнечного света.

Все это великолепие завораживало и возбуждало, но они были в Калькутте, так что все остальные запахи заглушал дух плесени и тлена. Каждая травинка сочилась смертью и питалась ею, как в девственном лесу.

– Позвольте рассказать вам кое-что, – сказал иезуит, останавливаясь перед цветочной клумбой такой буйной расцветки, что Мершу захотелось отвести от нее взгляд.

Ван Экзем, напротив, наклонился и сорвал пару цветков.

– В нескольких кварталах отсюда на свалке сидит маленькая голая девочка – она совсем одна, ничего не говорит и скоро умрет. Каждый день какая-то добрая душа покупает девочке одеяло, чтобы она не мерзла. Каждый день приходит другой человек, ворует у нее это одеяло и за полцены продает его тому же торговцу, который тут же выставляет его на продажу.

Мерш был потрясен цинизмом иезуита.

– И о чем это говорит?

– В Калькутте очень специфическая система выживания. Своеобразная экономика бедности. Не думайте, что все эти нищие, эти обездоленные, эти калеки действительно несчастны. Бенгальцы любят жизнь и всегда с улыбкой справляются с безвыходными ситуациями. Калькутта – город не в смысле единого сообщества; это бесконечность индивидуальностей, которые борются за выживание изо дня в день.

– И вас это не шокирует?

– Если бы я боялся шока, молодой человек, я выбрал бы другой город. Здесь жалеть этих несчастных сродни прозелитизму. Их нищета – это их религия, нужно ее уважать.

Мерш внезапно спросил:

– Святой отец, и еще одно: мы ведь находимся в киношколе?

– Совершенно верно.

– Вы, наверное, храните киноархивы?

– Конечно, у нас есть пленки столетней давности!

– Можно мне посмотреть некоторые фильмы?

– Какие?

– Я хочу увидеть Мать.

93