Красная карма

Ганг, вздувшийся от муссонных дождей, поднялся к самым порогам дворцов, даже к окнам, глотая ступени, заливая амбразуры, всасывая в свой ил человеческие жизни и молитвы. Это была версия затопленного Варанаси в сезон, который избегают туристы и который не отпугивает только самых набожных.

Из краткого разговора с хозяином отеля они узнали, что в сезон река способна разлиться на два километра в ширину. А еще хозяин добавил, что Индия всегда остается Индией и что жители Бенареса благодарны за эти разливы, доказывающие силу богов, всегда щедрых в своих дарах людям. Ведь эти дожди суть синоним плодородия.

Гхат Асси находился внизу бухточки, образованной берегами Варанаси.

Они снова воспользовались услугами моторикши, а потом пешком спустились по узким и зловещим переулкам.

Вонь тут стояла невероятная – смердели нечистоты из сточных канав, гниющий ил, мусор, прибитый к берегу и словно спрессованный стенами, покрытыми мхом, лишайником и водорослями, которые забивались сюда, в этот промежуток между землей и рекой, и гнили, так и не прижившись…

Теперь они шли по пристани. Лишь несколько ступеней выглядывали из воды. Обернувшись, они все-таки могли видеть утес и нагромождение дворцов, башен, балконов, прославивших священный город.

Впрочем, основная часть зданий лежала в руинах, башенки были разрушены, накренившиеся террасы висели, как опрокинутые лодки. Еще больше уродовали картину шаткие и мокрые строительные леса, очевидно возведенные для реставрационных работ и скрывавшие добрую половину построек. На набережной валялись кучи хлама, отбросы, куски обгоревшего дерева – как обломки корабля, выброшенные прибоем после крушения. В нечистотах рылись мордами коровы, а представители рода человеческого – мужчины, женщины и дети – шлепали по этому болоту, стирали белье, молились и справляли нужду.

Конечно, здесь были и садху, исторгнутые Гималаями, как кровавые плевки; одни сидели, сгорбившись и поджав ноги, и о чем-то тревожно шептались, другие бежали как одержимые к священной воде.

Этот пейзаж с нависающим серым небом был самым удручающим из всех, что Мерш когда-либо видел. И поскольку они были в Индии, сюда добавлялась еще одна красочная подробность: трупы утонувших женщин и детей, всплывшие на поверхность, потому что бурным половодьем разорвало веревки, которыми они были привязаны к камням.

Сегодня утром тумана не было, вместо него висел дым от костров, которые не прекращали гореть независимо от того, дул муссон или нет. Черная субстанция, наполненная какими-то частицами, липла к одежде, пропитывая каждую складку ткани. «Человеческий жир», – подумал Мерш. Он поднял глаза и увидел стервятников, низко летавших в поисках ошметков человеческой плоти, сползавших по ступенькам. Как раз в эту секунду сыщик чуть не наткнулся на обугленную ногу, принесенную волнами. Он вздрогнул и поднялся на три ступеньки выше.

Бхатия сказал: «Жером – лодочник». Значит, он перевозит умерших к месту кремации. В Индии это работа исключительно для неприкасаемых, но тогда кто же этот иностранец: он что, даже ниже по статусу, чем представитель низшей касты, то есть никто?

…Они сели на трухлявые ступени. Пахло лотосами и пеплом. Жером был здесь единственным европейцем. Он, конечно, скоро появится…

– Хочешь поговорить об этом? – вдруг спросил Мерш. Он воображал, что у него стальные нервы, но сидеть рядом с Николь перед серой рекой, которая сливалась с серым небом, оказалось для него невыносимым испытанием.

– Нет, – коротко ответила она и положила голову ему на плечо.

Сыщик вздрогнул. Больше, чем полового акта, он боялся малейших проявлений нежности. В такой науке, как любовь, у него не было хороших учителей.

Внезапно из дыма донесся голос:

– Слушайте! Слушайте! Люди добрые! Я перевозчик! Я лодочник Ганга и времен года!

Мерш и Николь разом встали. Этот протяжный голос, звучавший в тумане, как голос сирены, был сигналом, который они ждали.

Не успели они опомниться, как из тумана вынырнула и ударилась о край пристани, в нескольких сантиметрах от их промокших туфель, некрашеная утлая лодка без опознавательных знаков, сужающаяся на концах, как лист каннабиса. Вначале они услышали взрыв смеха, потом увидели на корме суденышка старика. В просторной рубахе и платке на плечах, он был тощ, как шакал, с длинными, как у ведьмы, космами и такой же длинной бородой.

– Where do you come from, fellas?[137]

– Мы французы, – предупредил Мерш.

– Прекрасная новость! – засмеялся старик.

– Нам нужно с тобой поговорить.

– Еще лучше! – воскликнул тот, переходя на нос лодки и бросая Мершу причальный канат.

Сыщик неловко поймал его, и лодочник снова засмеялся. Это было искусственное, вымученное веселье, балансирующее между бредом наркомана и старческим слабоумием.

– Садитесь! Садитесь! Забудьте о церемониях! В такой сезон не часто встретишь соотечественников!

Мерш потянул обеими руками за канат, а Николь, легче муслина ее туники, прыгнула на борт. В Индии она не носила брюк, и туника служила ей платьем.