Красная карма

Сыщик отвел взгляд. Его мозг отказывался признавать это чудо – ее голые ноги в простых сандалиях. Белизна девичьей кожи напомнила ему о молоке, за которым он ходил на ферму рядом с пансионом… он не мог пить это тошнотворное молоко, цвет которого, он сам не знал почему, причинял ему боль…

– Ты садишься или я сначала должна перед тобой станцевать?

– Прости.

С канатом в руке он залез в лодку и сел рядом с Николь на скамейку, съежившись, как от холода. Он дрожал, горло сжималось, волоски на руках стояли дыбом. Рядом с этой девчонкой он заболевал.

– Куда мне вас везти, в какие края?

– Куда хочешь, – пробормотал Мерш. – Нам главное – поговорить.

– Отлично! – отозвался отшельник, налегая на весло. – К счастью, я как раз большой болтун!

Они погрузились в черноватый туман. Внезапно перед Мершем мысленно возникла картина. Жером – это Харон, в греческой мифологии – перевозчик умерших в царство теней. А они? Конечно, мертвецы – эта роль подходила им как нельзя лучше.

136

Теперь Мерш мог лучше рассмотреть их кормчего, чрезвычайно некрасивого. За маленькими круглыми очочками в стиле Ганди – глаза навыкате (ни дать ни взять рождественские шары); нависшие брови и косматая грива; вдобавок ко всему он был страшно волосат. Ломаная линия носа, которая следовала зигзагом до слишком толстых губ, скривившихся, словно от постоянного отвращения: не мимолетная гримаса, а застывший рубец.

Тело было таким худым, что напомнило телевизионные репортажи о войне в Биафре, которая с начала весны 1968 года отбивала аппетит у всех французов[138]. Создавалось впечатление, что у него содрали все мясо с костей, а кожу не тронули, даже не потрудившись подогнать ее по фигуре.

Сколько ему могло быть лет? Но задумываемся ли мы о том, сколько лет камню? А веревке? Старик вызывал скорее мысли о минералах, чем об уходящем времени. Одно было очевидно: он предшествовал первым хиппи шестидесятых годов…

Старик сел на корму лодки и взялся за весла. Прямо-таки гребец из Аржантёя, сотканный из паутины[139].

Мерш сделал небольшое вступление:

– Ты ведь уже давно в Бенаресе?

– А то! Я здесь с тридцать второго!

– Что тебя сюда привело?

– Приключения. Или наркота. Или боги. Все, что угодно, кроме женщин, потому что здесь, уж извините, чтобы иметь цыпочку, надо вставать очень рано!

Мерш чувствовал себя непринужденно с этим сумасшедшим – наполовину садху, наполовину парижским клошаром. Старик ритмично греб, наклоняясь к ним и зажав в кулаках весла, а потом идеально отработанным движением плавно выпрямлялся.

Сыщику не хотелось развивать эту тему, но он все же спросил:

– Как ты пришел к этой… работе?

– Через молитву, парень. У меня был мистический период, я почти не ел, почти не двигался, пил как не в себя и твердил мантры. Однажды я решил, что могу грести и молиться одновременно, – нет в этом ни греха, ни святотатства… А вы что здесь делаете?

– Мы ищем одного человека. Француза.

– Как его зовут?

– Пьер Руссель.

– Пьер Руссель умер.

– Не важно. Мы ищем информацию о нем. Ты его знал?

Гребец разразился сухим смехом, похожим на треск пистолета-пульверизатора:

– Знал ли я его? Мы были как братья.

– Так расскажи о нем.

Жером ответил не сразу. Его лицо, частично просвечивавшее сквозь бороду и космы, словно спряталось в норку, закрывшись волосами.

– Я до сих пор помню, каким он приехал. Он выглядел сумасшедшим, а точнее – кататоником. Из него невозможно было вытянуть ни слова. И повсюду у него были раны – на лице и на теле. Как будто его жрала целая стая гиен.

– В каком году это было?

– Я бы сказал, что в тридцать восьмом. Может, в тридцать девятом.

Побег Жоржа Дорати из Королевства, Мать, миноги…

– Откуда он приехал? – все-таки спросил Мерш.

– Никто этого не знал. В первое время он жил подаянием брахманов. Постепенно к нему снова вернулась речь и он начал есть. Его раны зарубцевались. Он говорил на французском, на бенгали и немного на хинди. А еще на санскрите, что казалось довольно странным.

– Каким он был? Я имею в виду его внешность, поведение.

– Очень высокий и очень тонкий. Изящный.

– Он был… женоподобным?

– Женоподобным? – снова засмеялся Жером. – Ты хочешь спросить, был ли он гребаным гомиком? Еще каким! Манерный, жеманный, все время хихикал по поводу и без повода, настоящий пидор…

– Где он жил?

– У браминов. Пьер нашел себе там преподавателя музыки. Знаменитого музыканта, жившего в одном из дворцов на берегу Ганга.

– На чем он играл?

– На вине – это такой струнный инструмент. Что-то вроде лютни, на которой играют в основном женщины… Короче, этот музыкант его усыновил и поселил у себя во дворце…

– Они были любовниками?