Красная карма

– Баба Шумитра Сен – маг, демон. Индусы не связываются с такими персонажами. Нам надо действовать самим.

Николь встала с кровати и подошла вплотную к Мершу. Комната была маленькая, и две кровати, расположенные справа и слева, еще больше сужали пространство для маневра, едва позволяя передвигаться.

– Это самоубийство, – возразила она.

– Ты не обязана идти с нами. Вообще-то, это дело касается нашей семьи.

Она подняла руку, чтобы влепить ему пощечину, но одумалась и, обняв его за шею, прижалась губами к его губам. Едва коснувшись друг друга, их рты раскрылись, как два огненных цветка, и языки пустились в зажигательный пляс.

Через несколько секунд она оттолкнула его, чтобы перевести дыхание.

Дверь номера снова распахнулась. На пороге стоял Эрве, бледный и тонкий, как свеча. За несколько дней он совершенно изменился. Поиск истоков собственной истории сделал его похожим на чокнутого исследователя, ищущего в дебрях устье реки.

– Мы идем?

Мерш утер губы рукавом – очень элегантно.

– Идем.

Николь мысленно уже капитулировала. Надо было заканчивать это путешествие, граничащее с безумием, но она была слишком молода, чтобы это сознавать. Участие в революции ее не привлекало; другое дело – запутанная история семейной вендетты, куда более захватывающая и будоражащая воображение.

Она натянула дождевик и резиновые сапоги, которые они купили днем, и последовала за братьями.

138

С неба обрушивались потоки воды, словно кто-то сталкивал облака, чтобы опорожнить их без остатка.

Три фигуры, закутанные в непромокаемую ткань, шлепали резиновыми подошвами по лужам, опустив голову, чтобы свирепые струйки не проникли за воротник, – даже здесь, даже сейчас, в самом сердце Варанаси, столице гроз. Худо-бедно они нашли дорогу. Издалека их – троицу в капюшонах, бредущую вдоль стен, – можно было принять за неприкасаемых, которые возвращаются в свои трущобы, наигравшись за день в игру «последний из людей».

Они дошли до ворот Сараяма-Махала; она знала: в мусульманской архитектуре этот вход назывался айван. Почему она вспомнила об этом посреди бури? Может быть, чтобы, прежде чем провалиться в бездну, уцепиться за рациональное знание, за что-то знакомое, такое как книги, учеба, дом…

Посреди потопа Сараяма-Махал, окруженный домиками из крашеного бетона и бараками, крытыми гофрированным железом, казался огромным. Повсюду одна и та же картина кораблекрушения: гигантский накренившийся дворец, погружающийся в землю, и вода, переполняющая все: небо, реку, канавы…

Николь подняла глаза и уперлась взглядом в темно-красную стену. Одни окна были закрыты глухими панелями, другие – забиты досками. Из подвесных беседок, увенчанных куполами, струилась вода, как из уличных фонтанчиков. Башни терялись в черном небе, карнизы булькали, выплескивая на тротуар красные – от цвета стен – волны. Настоящие волны крови…

Николь с опозданием осознала, что Мерш, встав на какую-то выступающую архитектурную деталь, уже успел просунуть «Ка-Бар» под резную панель и, действуя ножом как рычагом, оторвал ее от рамы. Панель слетела на землю. Вход был свободен. Эрве полез первым, развернувшись во все свои метр девяносто, как веревка факира. Затем Мерш, присев в проеме на корточки, протянул руку Николь. Его лицо светилось, словно высеченное из белого мрамора.

– Ну, идешь? – крикнул он.

Не отвечая, она крепко сжала его пальцы, подтянулась и уперлась подошвами в карниз, попрощавшись в душе с отцом и поприветствовав новую Николь – Кали, с окровавленными волосами и с саваном вместо кожи. Ее пальцы впились во влажное дерево рамы, и она возликовала – назад пути не было.

139

Они оказались не в помещении, а в открытой широкой галерее, огибавшей внутренний двор с затопленным патио посередине: в свете молний эта гигантская лужа, несмотря на неустанно, как пулемет, грохочущий ливень, мерцала, как ванна с проявителем, в которую погружен исполинский негатив. Что за фотография должна получиться в итоге?

Николь была словно в бреду, разрываясь между возбуждением и страхом, пускай и несколько отстраненным. На самом деле она полагалась на Мерша, который взял на себя роль защитника, как всегда делал ее отец. Она чувствовала себя смелой и неутомимой, потому что шла за героем, одно присутствие которого дарило ей ощущение неуязвимости.

Поодаль возвышалось главное здание – то самое, которое было видно с набережной. Рядом с ним трещал во мраке фонтан – словно взрывались одна за другой китайские хлопушки.

Трое незваных гостей пока что прятались в темноте, размышляя, что делать дальше.

Подсказкой стали глухие удары, которые становились все громче. Барабанные перепонки, подобно глазам, привыкали к темноте, начиная различать ритмичные низкие звуки – что-то вроде биения гигантского сердца, заточенного в подвале монастыря.