Красная карма

Николь была уже не в состоянии думать: ритм наполнял ее, заглушал ее собственные сердечные ритмы, пульсировал в висках. Этот бас… Он напомнил ей самую серьезную, самую сильную мантру – Ом, санскритский слог, означающий «жизненную вибрацию», которая заставляет резонировать все тело. Говорят, что это изначальный звук, из которого был создан мир…

Отрывистые удары, звучащие в унисон с дыханием вселенной, к которому теперь подключилась и она; она слышала звенящий трепет цимбал и высокие звуки перкуссии, словно впивавшиеся в голову сотнями игл.

Николь пошатнулась и схватила Мерша за руку. Она подняла глаза – в его взгляде тоже застыл страх. Она ждала проявления заботы, дружелюбия, но сыщик только спросил:

– Где Эрве?

140

Он выскользнул через заднюю дверь и попал в новый коридор. На стенах висели старинные картины, изображающие позы «Камасутры», подобные тем, в которых он видел этих чокнутых в бассейне – чокнутых, что погрязли в крови и разврате.

Но сейчас у него не было времени разглядывать картинки. Он снял плащ и сапоги, которые производили адский шум, и остался босиком. В своей по-прежнему потной руке он держал кольт Мерша. Инстинктивно он догадался, что среди окровавленных участников групповухи Русселя нет. Тот наверняка был сейчас в особом святилище – молился, танцевал или резал горло очередной девушке.

Синяя Борода под индусским соусом – вот кем был его отец. Коридор раздваивался. Эрве внезапно охватил ужас. Он выставил в темноту свой сорок пятый калибр и просто следовал за ним, держась на привязи у пистолета, которым не умел пользоваться. Единственные образы, которые все еще удерживала его память, – это восторженные лица Сюзанны и Сесиль в Сорбонне. Не будет ни ареста, ни суда – Эрве сам станет дланью Господней, судьей и прокурором, палачом и гильотиной.

Он снова повернул – черт возьми, да куда же ведет этот коридор?! Двери. За каждой находилась темная комната, пропитанная затхлостью. Время от времени, по небесному соизволению, какую-нибудь из них освещала молния, и тогда из темноты выступали гигантские тени, сваленная в кучу мебель, штабеля стульев, картины…

Наконец он оказался перед массивной дверью резного дерева, обитой латунью. От нее исходила особая магнетическая сила. Он понял, что попал в святая святых.

Левой рукой – правая намертво вцепилась в рукоятку пистолета – он надавил на дверную ручку, меньше всего надеясь, что она подастся. Она подалась.

Эрве била крупная дрожь, и ему казалось, что его тело отрывается от земли. Левой рукой ему удалось бесшумно, как однажды в деревне показывал брат, передернуть затвор. «Тренировочное занятие», – говорил братишка. Эрве тогда ни разу не попал в цель. Сейчас он вытянул вперед руку с пистолетом и ногой осторожно толкнул створку…

Он не сразу понял, что видит.

Комната была погружена в золотой полумрак – в четырех углах горели десятки свечей, напоминая церковные ниши, где верующие, прося о чем-то Бога, зажигают свечные фитили. Но на этом сходство с христианским храмом заканчивалось: в центре висела подвешенная за ноги к потолку молодая нагая индианка. С завязанным ртом, видимо, потерявшая сознание… жертва, готовая к закланию? Рядом с ней, спиной к двери, стоял голый мужчина и что-то перебирал на столе, заваленном металлическими предметами, которые отбрасывали в полумрак красноватые блики. Эрве не мог хорошо их разглядеть, но ему показалось, что это хирургические инструменты.

Он шагнул вперед, не отводя глаз от мужчины. Высокий, худой, он был весь в крови. Мышцы бугрились у него под кожей шнурами, узлами, лианами…

Эрве сделал еще несколько шагов. Теперь его выставленная вперед рука дрожала крупной дрожью, ствол кольта плясал, как ветка в руке лозоходца. Нужно было стрелять. Сейчас же. Немедленно. Ни в коем случае не дать ему обернуться и что-то сотворить.

В следующую секунду в мякоть ладони – той, в которой был зажат кольт, – вонзился крючок. Эрве взвыл, но удар грома заглушил его крик. Баба Шумитро Сен приближался к нему с раскинутыми руками – словно готовясь обнять. Сознание Эрве отказывалось принимать увиденное. У мужчины был огромный рот, кольцеобразно усеянный острыми зубами, которые торчали не только из десен, но и из нёба. В мерцающем пламени свечей блестели расположенные по спирали бесчисленные клыки.

Эрве попятился – из его руки текла кровь, но пистолет он не выпустил. Он нажал на спусковой крючок. Безрезультатно. Еще раз. Ничего. Еще, еще и еще. Только глухие щелчки. Ни выстрела, ни огня.

Шумитро Сен был уже совсем близко – как и его пасть, кошмарная круглая пасть, ощетинившаяся зубами, готовая разорвать Эрве лицо. Он не мог в это поверить, пока не понял, что человек вставил себе в рот, как безобразный протез, нечто вроде цилиндрического фильтра с шипами.

Эрве пошатнулся и упал на спину. Шумитро Сен ринулся к нему, чтобы выесть лицо, сожрать глаза или высосать костный мозг. Эрве зажмурился: он больше не думал, он просто не хотел этого видеть.