Красная королева

Все слухи, ходившие о легком поведении Марии, пожалуй, внушили ему опасение, что она когда-нибудь бросит и его; честолюбивый Босвель завоевал ее посредством убийства, и теперь он не хотел жить в постоянной тревоге, ежеминутно опасаясь, что вся выгода от преступления может ускользнуть от него из-за женской слабости. Поэтому его первым шагом после свадьбы было удаление от жены ее доверенных. Мария потребовала, чтобы арестованный им и содержавшийся под строгим караулом Мельвиль снова занял почетное место, которого удостоился благодаря ее доверию. Однако Босвель воспротивился этому, и Мария напомнила наконец ему, что она – королева, а он, ее супруг, состоит ее вассалом. Едва эти слова сорвались с ее губ, как она содрогнулась при виде мрачной мины Босвеля; его глаза загорелись; он запер двери и подступил к жене, точно собираясь сокрушить ее могучим кулаком.

– Мария, – сказал Босвель донельзя пораженной женщине, – хорошо, что ты сама коснулась этого пункта; мы разъясним теперь друг другу наши взгляды на него. Ты называешь меня своим вассалом. Значит, тебе приходит в голову разыгрывать предо мною королеву, которая имеет право даже велеть казнить меня, которая свободно избирает себе доверенных, а когда супруг становится заносчивым, то принуждает его к повиновению. Я должен быть куклой, если же имею несчастье не нравиться твоим доверенным, тогда я становлюсь бунтовщиком против королевы?

Мрачное выражение, с каким были произнесены эти слова, привело в трепет Марию; она видела краску гнева на лице Босвеля и почти чувствовала, как в нем клокочет злоба.

– Босвель, – воскликнула она, дрожа, – какое подозрение закралось тебе в сердце? Нас сковала вместе любовь; я требую лишь того, чего требует каждая женщина от своего супруга, а именно снисхождения и уважения к людям, которые дороги ей.

– Ты ошибаешься, Мария! – мрачно возразил он. – Нас соединила не любовь, и ты не вправе требовать того, чего требуют другие жены. Пойми меня хорошенько! Любовь связывала нас еще при жизни Дарнлея, и он не мог бы помешать нашему счастью; ты была тогда еще свободна; тебя навсегда приковали ко мне, даже и в том случае, если ты меня разлюбишь, – кровь Дарнлея, убийство, общая вина, преступление. Ты – моя сообщница и не смеешь иметь доверенных, которые не состоят моими доверенными, которым хотелось бы вырвать тебя от меня, чтобы я один нес ответственность за нашу общую вину. Ты не смеешь требовать того, чего позволительно требовать другой женщине, потому что ты – королева, и всякая власть, которую дает тебе корона, есть умаление моего права над тобою, которое я завоевал. Ты моя, и я буду держать тебя, как жену, которая благоденствует или погибнет вместе со мною, которая жертвует собою для меня, как и я рискую для тебя жизнью.

– Босвель, тебе, очевидно, хочется превратить меня в твою рабыню. Да, да!.. Ведь я была бы не чем иным, как рабыней, если бы слепо повиновалась твоей воле. Ты не довольствуешься тем, что доставляет тебе моя свободная любовь; ты требуешь с угрозами того, в чем я не отказала бы любимому человеку, если бы он обратился ко мне с просьбой. Этого я не хочу и не выношу. Я желаю оградить гордость моей любви, желаю иметь возможность доказать, что я стою с тобою заодно, вместо того чтобы повиноваться по принуждению, когда послушание не заслуживает даже благодарности.

– Но ты должна, я этого хочу. Мария, я не доверяю ни одной женщине. Я – не Кастеляр, который слепо кидался в омут гибели и рисковал жизнью, не обеспечив за собою награды; я – не Дарнлей, который трусливо изменял и так же вдался в обман; у меня нет охоты разыгрывать роль ревнивого сторожа своей жены и бояться появления второго Риччио. Я повелеваю у себя в доме и не хочу никаких блюдолизов, никаких льстецов; что мне противно, будет удалено. Ты подчинишься мне, твоему мужу, и должна привыкнуть видеть во мне одном своего друга, поверенного и льстеца.

– Это унизительно, это – требования тюремщика! Подозрительность, а не любовь подсказывает подобные предположения, и ты забываешь, что я имею власть ограничить тебя.

Королева поднялась и хотела дернуть звонок, но Босвель схватил ее руку железными пальцами.

– Повинуйся, – воскликнул он, скрежеща зубами, – повинуйся, Мария, иначе я сокрушу тебя!

Она вскрикнула от боли, потому что злодей стиснул ей руку при ее попытке вырваться, и зарыдала.

– Это жестоко!.. – рыдала Мария. – Ты прибегаешь к грубой силе с женщиной.

– Королеве я покажу свой меч, если она осмелится пойти мне наперекор, а жену я укрощу, если она отказывается повиноваться своему господину. Ты хотела дернуть звонок, чтобы позвать на помощь, – на помощь против твоего господина и супруга. За это ты должна просить прощения на коленях. На колени, Мария! Повинуйся, иначе я заставлю тебя преклониться перед собою!

– Лучше умереть! Помогите, помогите! – закричала несчастная женщина, но Босвель зажал ей рукой рот, стиснул ее руку и стал пригибать ее к полу, пока ее колени не согнулись поневоле.

Мария рыдала от бешенства и боли, потому что Босвель невыносимо давил ей руку.

– Мне больно, пощади!