– Я буду давить тебе руку, хотя бы она сломалась, если ты не дашь слова слушаться меня; ты должна покориться мне!
– Я буду слушаться! – пробормотала королева, чтобы разжать железный кулак, стискивавший ее руку с такой силой, что, казалось, из пальцев должна сейчас брызнуть кровь.
Наконец Босвель разжал свои словно стальные тиски, нагнулся и поцеловал жену в лоб.
– Приди ко мне на грудь! – сказал он. – Клянусь Богом, боль, которую я причинил тебе, заставляет меня страдать, как будто я вонзил раскаленное железо в свою грудь; но оттого, что я люблю тебя, я не хочу потерять тебя, а оттого, что я потерял бы тебя, если бы не требовал повиновения, я должен вынуждать его. Примочи себе руку водой и не забывай этого часа; ты испытала мою силу и знаешь теперь, что я применяю ее к делу.
Он отпер дверь.
Однако, едва Мария почувствовала себя на свободе, как бросилась к окну и стала звать на помощь; в тот же момент капитан ее гвардии, Артур Эрскин, вошел в комнату, привлеченный еще раньше криками королевы.
Босвель стоял, как вылитый из бронзы, скрестив руки на груди, с мрачной и угрожающей миной.
– Ваше величество, – сказал он королеве, когда та, недоумевая, какой дать приказ, во все глаза смотрела на капитана, стоявшего в ожидании у дверей, – вы звали на помощь в супружеском споре. Сэр Эрскин ожидает ваших приказаний; прошу вас дать их ему, не называя причины нашей ссоры, потому что я не потерплю иного судьи моего поведения, кроме вашего сердца. Если вы находите, что я поступил предосудительно, то осудите меня; если нет, то удалите этого свидетеля, которому подобное положение так же тягостно, как и мне.
Мария почувствовала себя униженной и жалкой, как никогда. Босвель действовал вызывающим образом даже в настоящую минуту. Неужели ей велеть арестовать человека, из-за которого она навлекла на себя ненависть всей Шотландии? Неужели ей суждено вторично встретить в своем супруге заклятого врага? А между тем… выносить эту жестокую насмешку, сделаться его рабой?.. Нет, этого она не могла.
– Лучше умереть! – пробормотали ее губы. – Сэр Эрскин, – воскликнула она, – подайте мне ваш кинжал.
– Сэр Эрскин, – вмешался Босвель, – вы видите, королева сильно возбуждена. Не давайте ей оружия!
– Я хочу кинжал, я хочу лишить себя жизни! Кинжал, сэр, или я выброшусь из окна, я хочу умереть.
Мария вскочила на подоконник.
– Назад, сэр! – загремел Босвель, когда Эрскин рванулся к ней. – Слепой горячности нужно дать волю, если хочешь избежать беды. Дайте королеве свой кинжал, иначе она ринется вниз, а это была бы жалкая смерть для государыни. Вы колеблетесь?.. Хорошо! Тогда идите вон, я дам королеве свое оружие. Вон! Я приказываю! Повинуйтесь, если вам дорога жизнь!
Эрскин повиновался.
Тогда Босвель вытащил свой кинжал и кинул его под ноги супруге.
– Заколитесь! – хладнокровно сказал он. – Если бы вы попросили оружие у меня, я дал бы вам его и вы, по крайней мере, избавили бы себя от этой выходки.
Мария набросилась на кинжал. Она, конечно, не думала убивать себя, а хотела защититься от жестокостей.
Тут ее взгляд упал на Босвеля, который вытащил свой меч и поставил его рукояткой на пол, тогда как острие направил себе в грудь.
– Что ты затеваешь? – крикнула Мария.
– Я хочу умереть, как ты, и если у тебя не хватит мужества заколоться, то я первый покончу с собой.
– Босвель! – прошептала она, растерявшись и дрожа от испуга. – Почему ты хочешь умертвить себя?
– Потому что ты разлюбила меня, и я лучше сам лишу себя жизни, чем допущу, чтобы меня казнили или зарезали. Избавим себя от тягостных речей, Мария! Я полагался на твою любовь, на твою преданность и послушание, когда рисковал жизнью, чтобы достичь высшего блага. Но фундамент оказался пустым; здание рушится. Ты согласна скорее убить себя, чем действовать со мною заодно, чего я должен от тебя требовать. Неужели мне дожидаться, пока я сделаюсь тебе в тягость и ты возненавидишь меня, как Дарнлея? Нет, Джеймс Босвель господствует или умирает. Прощай, Мария, ты свободна.
Он снова приставил оружие к своей груди и нагнулся.
С громким воплем Мария подскочила к нему и вышибла у него меч, который со звоном покатился на пол. Но поток крови окрасил уже камзол герцога, и Мария убедилась, что этот ужасный человек никогда не шутит.
– Не убивай себя! – зарыдала она. – Я буду повиноваться, я согласна быть твоей служанкой; я верю, что ты любишь меня… О, Джеймс, эта кровь…
С плачем прижала королева носовой платок к ране, схватила мужа в объятия и осыпала его поцелуями. Теперь она снова сделалась любящей, слабой женщиной, которая подчиняется и ласково умоляет, которая требует только любви и жертвует всем для любимого человека, даже собственной жизнью, даже честью!