Конечно, она думала о происшедшем, когда Босвель оставил ее, и почувствовала ужас к этому человеку, необузданная горячность которого неуклонно стремилась к своей цели и знала одни крайние насильственные средства; конечно, Мария предвидела, что с этих пор ее жизнь утратит последний проблеск свободы. Но ведь она опять господствовала над своим тираном посредством любви! Эта мысль утешила ее.
Мария надеялась укротить Босвеля нежностью, рассеять его подозрения, но ей пришлось ошибиться; то, что она считала капризом, было системой, что представлялось ей сумасбродством, было характером; Босвель решил сломить ее упорство королевы; она должна была сделаться его служанкой, чтобы быть не чем иным, как орудием его властолюбия.
Мария нуждалась в развлечениях, чтобы заглушить ужасные угрызения совести, и потому система Босвеля разлучать ее со всем, что было ей дорого, являлась вдвойне жестокой; он приковал ее к себе и отнял у нее средство ослабить свои цепи.
Мария была покорена и послушна железной воле Босвеля, она хлопотала теперь, чтобы ее новый брак был признан иностранными дворами. Она заявила, что нуждалась в защите и что никто не мог защитить ее лучше графа Босвеля. Шотландское дворянство рекомендовало его ей; заслуги Босвеля подкупили ее в его пользу, и он был чист от всякого подозрения в убийстве Дарнлея, потому что шотландские судьи оправдали его и он готов был подтвердить свою невинность мечом против всякого обвинителя.
Однако все эти старания не увенчались успехом. Именно дворяне, так трусливо подписавшие документ, предложенный им Босвелем на пиру, соединились для его ниспровержения и просили через лэрда Гранжа Елизавету о помощи.
Лорд Менвиль также примкнул к их союзу и заручился для него помощью французов; но лэрды предпочли содействие англичан, опасаясь, что Франция будет больше домогаться влияния на шотландское королевство, чем действовать в интересах королевы. Елизавета отказала в помощи, опасаясь новой неудачи заговора, тем более что мятеж всякого рода был ненавистен ей; но она затянула переговоры и не выдала Марии, что ей угрожают.
Таким образом, Мария и Босвель жили спокойно, ни о чем не догадываясь; они выбрали для местопребывания укрепленный замок Борсвик, и Мария была настолько заносчива, что насмехалась над своими могущественными врагами, называла Этоля болваном и заявляла, что найдет средство заткнуть Эрджилю рот, а сапоги Мортона еще разорваны и грязны со времени его возвращения из изгнания.
Босвель потребовал наследного принца в Борсвик, но граф Марр отказал в его выдаче, и, когда королева обратилась к помощи дворянства, никто не откликнулся на этот призыв.
Однажды, когда она с Босвелем только что хотела садиться за обед, в столовую ворвался караульный и доложил, что значительный отряд вооруженных всадников мчится галопом к замку. Босвель и Мария догадались, что им грозит опасность. Граф поспешно надел лакейскую ливрею, а Мария – костюм пажа, и в таком виде они покинули замок через одни ворота, тогда как заговорщики ворвались в другие.
Мария и Босвель благополучно скрылись от них в Дэнбаре, где созвали своих приверженцев, а заговорщики вступили в Эдинбург, и на этот раз осадные пушки Голируда не палили, а народ приветствовал их ликованием. Они выпустили прокламацию, призвавшую дворянство преследовать убийц Дарнлея и освободить наследного принца; каждый, кто не выступил бы с ними в поход и примкнул бы к партии Босвеля, подвергался наказанию, как изменник. Королева, со своей стороны, также выпустила прокламацию и обещала разделить владения мятежников, как добычу, между своими приверженцами, после чего выступила в поход, одетая в красную юбку, до половины прикрывавшую ей ноги. Ей предшествовало шотландское знамя; лорды Сэйтон и Борсвик охраняли ее с обеих сторон. У союзников же было собственное знамя, на котором, вместо шотландского льва, красовался портрет умерщвленного Дарнлея на фоне белого шелка; наследный принц стоял на коленях перед трупом отца и вопиял: «О, боже, суди и отомсти за меня!» Эти слова были вышиты цветными шелками, и вид этого знамени, наглядно представлявшего народу гнусное злодейство, приводил в ярость войско и привлекал сотни борцов под знамена мятежников.