Красная королева

После приведенного нами разговора с Риччио последний стал человеком, чрезвычайно близким сердцу Марии. Она чувствовала благородную чистоту его мечтательной любви, и чем почтительнее относился он к ней, тем теплее обращалась она с ним, считая себя вправе поступать таким образом. Она высказывала сама, что Риччио – человек с благородным умом и верным сердцем, что защищать его и сохранить его для себя повелевают ей как долг, так и сердце. Южная пылкость горела в его темных глазах, а мечтательное выражение лица гармонировало с чувствами, которые он умел облекать в поэтические слова. Риччио слагал нежные и задушевные песни, но вместе с тем придумывал смелые планы и был хорошим работником. Короче говоря, после того как Мария взглянула на него однажды глазами женщины, этот человек сделался опасен для нее, а его почтительная сдержанность еще сильнее располагала ее к интимности. Теперь они оба стали влюбленными, и их сердца ворковали между собою, не выдавая еще сладостной тайны своего обоюдного счастья. Мария не подозревала, что у нее в груди зарождается глубокая страсть, а Риччио видел в ее нежном благоволении лишь сердечную доброту монархини и женщины, которой он посвятил свою жизнь.

Один астролог, по имени Дамио, предостерегал Риччио опасаться незаконнорожденного и указал ему на Георга Дугласа, сына графа Ангуса, как на его врага. Со смехом сообщил о том итальянец королеве. Ведь Георг Дуглас был ей предан и не мог посягнуть на ее поверенного.

– Я знаю, – возразила Мария, – на какого незаконнорожденного указывают звезды как на вашего врага; Дамио только боялся поискать его под пурпуром трона. Это граф Мюррей, побочный сын моего отца. Но я завтра же открою парламент, который должен судить его по закону и произнести приговор над преступными вассалами. Держите наготове представления, которые должны возвратить нашей церкви ее прежнее влияние. Одним смелым шагом я хочу показать Шотландии волю ее королевы и достигну победы!

– О, вы победите, потому что с вами Бог. Но если бы вы согласились послушаться моего совета, то обождали бы еще несколько недель с теми представлениями. У реформаторов начинается великая неделя поста, когда наиболее ревностные пуритане имеют обыкновение собираться в Эдинбурге, и Нокс сумеет выбрать такой текст для своей проповеди, что найдется опять какой-нибудь предлог смешать политическое недовольство с религиозным вопросом.

Мария посмотрела на Риччио с нежностью и, ласково положив руку на его плечо, чуть слышно промолвила:

– Вы всегда думаете обо мне и желаете избавить меня от всякого грустного впечатления. Было время, когда ненавистная клевета оскорбляла меня, теперь же я слишком презираю людей, для того чтобы какой-нибудь сочиненный вами романс не разогнал у меня всякого печального настроения, мимолетно навеянного злобой моих врагов. Не нашли ли вы опять чего-нибудь новенького для нашего развлечения?

– Ваше величество, я готовил вам сюрприз: я открыл новый талант, таившийся до сих пор от ваших высокомилостивых взоров. Когда я проходил вчера по галерее замка, вдруг поблизости раздалась игра на лютне; то были удивительно приятные звуки, какие я слыхал только на моей родине. Нежный, мелодичный голос пел под эту музыку, но то была не полная неги песня юга, а задумчивая, глубокая печаль севера – эта поэзия дум, властно хватающая за сердце, заставляющая его погружаться в мечты и вызывающая слезы у нас на глазах. Ах, ваше величество, пение было прекрасно; в нем чудился свежий воздух дремучих сосновых лесов горной страны, что-то светлое и прекрасное, возвышенное и вместе с тем теплое.

– Однако вы совсем воодушевились! Но кто же это?

– Это ваша новая фрейлина, леди Джен Сэйтон.

– Ах, красавица с печальными глазами, кроткая сестра нашего отчаянного Георга Сэйтона? Мне, кажется, рассказывали, что она затмила пред одним из наших друзей веселые глаза своей сестры?

– Это я доверил вам тайну, ваше величество, когда вы обвиняли в непостоянстве лорда Роберта Сэррея. Я заподозрил, что тут что-то кроется, когда узнал, что он жил в Сэйтон-Гоузе, и мне было не трудно угадать имя той, которую лорд Роберт описывал мне красками пламенного чувства, тем более что он сообщил мне о своей безнадежной, несчастной любви…

– Так оно и есть; ему никогда не поладить с Георгом Сэйтоном. Когда они оба выступили с нами в походе против мятежников, то один шел в арьергарде, тогда как другому был поручен авангард. Гордость Сэррея не уступит ни в чем высокомерию Сэйтона, хотя бы у него разбилось сердце. Сэйтон отвез свою сестру в Голируд, зная, что Сэррей избегает ее близости. Но где же находится теперь он? Мне не помнится, чтобы он просил отпуска.

– Он с необъяснимой поспешностью отбыл в Англию; говорят, до него достигли недобрые вести, и толкуют, будто дело идет о похищении одной девушки, близкой ему.

– Филли!.. Значит, он напал на ее след?