Красная королева

– И полюбить другую! – перебила его Елизавета с большой запальчивостью; ее лицо пылало, глаза сверкали зловещим блеском. – Вы вздумали отомстить за себя и предать меня Марии Стюарт, но она разгадала вас. Довольно, милорд Лейстер! – нервно воскликнула государыня, когда Дэдлей хотел возражать. – Я, дочь Генриха Восьмого, коронованная королева Англии, уже слишком много терпела от вас! Неужели у вас хватило бы бесстыдства сознаться нам, что мы не достойны больше высокой чести пользоваться вашим расположением? Ваше желание исполнилось: вы уволены от занимаемых вами должностей. Берегитесь, однако, милорд, чтобы ваш язык не вздумал хвастаться; иначе ваша голова, как изменника, рискует скатиться на плаху в том самом месте, где падали головы Варвиков. Вы свободны. Ступайте!

Королева гордо выпрямилась и стояла в пылу страсти пред Лейстером, дрожа от гнева и волнения; ее пламенный взор как будто хотел сразить его на месте; она была прекрасна в своем раздражении повелительницы.

Дэдлей почувствовал, что она поняла его неправильно; только любовь могла так гневаться. И вот, увлеченный страстным желанием поймать благоприятную минуту, забыв все, что его связывало и чем он рисковал, он видел пред собою только женщину, которая могла передать ему корону, и сознавал, что ее можно подкупить одним словом.

– Ваше величество, – воскликнул он, – теперь я не уйду, пока вы не выслушаете меня, и не двинусь с места, пока не получу от вас прощения или не буду уведен вашими слугами в Тауэр. Вы желали узнать всю правду; извольте, вам предстоит услышать ее сию минуту. Вы, Елизавета Тюдор, могли презреть любовь своего вассала, могли раздавить безумца, но не в вашей власти принудить его сердце к совершению гнуснейшей измены. Это я говорил уже вам раньше, и вы дали мне поцеловать вашу руку и произнесли слова, которые привели меня в упоение. Я повиновался знаку, поданному вами, как в чаду, и опомнился лишь тогда, когда увидел, какую задачу поставили вы мне. Я был бы презренным существом, если бы в тот час не почувствовал глубокого огорчения и не поклялся самому себе возненавидеть вас. Но почему вы думаете, что мне удалось сдержать свою клятву, что я подло предал вас Марии Стюарт?! Ваше величество, подобную вещь подсказало вам не сердце; этих слов вам не изгладить моей кровью; они порукой мне в том, что вы остаетесь моею должницей. Ведь если вы мыслите благородно, то никогда не сможете простить самой себе это подозрение.

Елизавета протянула ему руку и сказала мягким тоном, который делал ее неотразимой:

– Вы правы, Дэдлей, подобное подозрение недостойно меня. Боже мой, неужели я похожа на всех женщин, что забылась вторично и опять-таки пред вами, Дэдлей?

Было что-то нежное во взоре, с которым она произнесла последние слова, и это делало Дэдлея все отважнее. Он бросился на колени пред Елизаветой и, обняв ее колени, воскликнул:

– Мог ли бы я обожать вас, как прекраснейшую и бо-жественнейшую из женщин, если бы вы оставались всегда только королевой? Кто способен забыться, тот способен тоже и любить. Ваша слабость придает вам больше очарования, чем королевская диадема. Неужели вы хотите отречься от дарованной Богом природы, которая так прекрасно проявляется в вас, и быть только королевой, а не женщиной, вместе с тем – женщиной, которая благоухает любовью и находится в расцвете красоты? О, если у вас нет ничего для меня, кроме почетных мест, то я охотнее соглашусь горевать вдали о том, что Господь не дал сердца прекраснейшему существу женского пола, чем поклоняться этому холодному королевскому величию. Я не завидую вашим министрам; все, что может дать королева, не стоит одной улыбки Елизаветы. Неужели я должен терпеть муки Тантала и, томясь жаждой, смотреть на серебряный источник, который не может дать ни капли воды? Неужели я должен погибнуть в своем томлении, вечно отыскивая понапрасну теплую жизнь под холодным пурпуром?.. Нет, если у вас в жилах найдется хоть единая капля человеческой крови, если не все еще в вас превратилось в недосягаемое величие и гордое достоинство возвышенного существа не от мира сего, если вы еще способны представить себе жестокие пытки несчастного, тогда из сожаления ко мне вы навсегда прогоните меня прочь.

Елизавета снова села на оттоманку, оперлась головой на руку и слушала Дэдлея так, как будто ее душа, увлеченная его речами в иной мир, погрузилась в мечты.

– Дэдлей, – прошептала она, – а если бы у меня хватило жестокости подавить это сожаление из-за того, что мне больно лишиться вас? Если бы я показала вам на деле, что может совершить воля женщины над собственным сердцем, и потребовала бы от вас одинаковой нравственной силы? Может быть, я увидела предопределение судьбы в неудачном исходе вашего сватовства и захотела поразмыслить теперь о том, не буду ли я счастливее, избрав себе супруга…

Озадаченный Лейстер с волнением взглянул на королеву. Голова пошла у него кругом от ее слов. Елизавета распахнула пред ним все храмы блаженства, а он сковал себя цепью по ногам.

Королева наслаждалась его растерянностью.