Раздается звонок в дверь. Антония хочет остановить Маркоса, сказать ему, чтобы он продолжал работать, чтобы все оставалось так, как есть, но ее горло вдруг становится сухим, словно разбросанные по полу мастерской обломки. Она слышит саму себя, а точнее, другую Антонию: эта идиотка увеличивает громкость музыки в наушниках и что-то кричит. Маркос оставляет молоток на столе, рядом с неоконченной скульптурой, кладет резец в карман своего белого халата и идет открывать дверь. Антония, настоящая Антония, та, которая знает, что сейчас произойдет, хочет пойти за ним следом, и она идет, но медленно, слишком медленно, и не успевает увидеть, как Маркос и незнакомец в элегантном костюме вступают в драку. Когда она выходит в коридор, Маркос и незнакомец уже на полу. Резец уже воткнут в ключицу незнакомца, и халат Маркоса забрызган кровью. Незнакомец уходит, но прежде чем исчезнуть, выстреливает два раза. Одна пуля проходит сквозь Антонию, настоящую Антонию, ту, которая стоит в коридоре, и долетает до этой идиотки, беспечно сидящей над бумагами в гостиной, с музыкой, включенной на полную громкость. Пуля задевает деревянный бортик колыбели, в которой спит Хорхе, отскакивает в спину Антонии и выходит через плечо. Удачная траектория. Никаких серьезных последствий. Нужно будет всего лишь потратить несколько месяцев на восстановление. Ну и возможно, заново покрыть лаком колыбель.
Однако со вторым выстрелом везение их покидает. Вторая пуля попадает Маркосу в лобную кость, от которой врачам придется потом отрезать большой кусок, чтобы дать мозгу хоть какой-то шанс на исцеление. Видимо, пуля отскочила от стены. Видимо, произошло нечто серьезное, чтобы Маркос набросился на незнакомца.
Кошмар никогда ничего не проясняет. Кошмар всегда заканчивается грохотом второго выстрела, отдающимся долгим эхом в ушах.
И тогда она просыпается.
И больше уже не может уснуть, терзаясь до утра угрызениями совести.
Карла
Карла снова плачет: на этот раз от злости и стыда из-за обманутого доверия. Она ощущает острую физическую потребность извергнуть, выплеснуть из себя образ Сандры как несчастной жертвы, чтобы освободить место для переполняющего ее гнева, от которого зудит кожа и горят уши, шея и лоб. Она сжимает кулаки, представляя, что сворачивают Сандре шею. Она давит ногой на дверь, представляя, что расплющивает Сандре череп…
Погоди-ка.
Дверь чуть-чуть поддалась нажиму.
Карла вновь изо всех сил давит на нее ногой, но дверь поддается лишь на пару миллиметров, не более того.
Когда Сандра захлопнула дверь, металлическая пластина опустилась не на то же самое место. Теперь она немного смещена. Ее положение не соответствует точь-в-точь раме. И от надавливания появляется щель – впрочем, совсем крошечная.
Карла разочарованно отворачивается от двери. И тогда раздается голос.
Ты можешь кое-что сделать. Слушай меня.
И Карла слушает.
Она жадно внимает каждому слову. Она знает, что только голос поможет ей спастись. И теперь она знает кое-что еще. А именно – чей это голос. Это голос другой Карлы. Более сильной, более решительной, четко знающей, что нужно делать. Эта другая Карла не просит разрешения, а действует.
И она тоже будет действовать.