Красная перчатка

– Понятно, – Лила пинает тяжелым ботинком комок глины, а потом смотрит на нас. – А мы можем поехать вчетвером?

Даника удивленно и пристально смотрит на нее, а потом поворачивается к Рамирес:

– Да! Правильно. Родители же согласились нас отпустить, и мы сдали секретарю подписанные справки.

– Но они для школьной поездки, – сомневается Рамирес.

– Мы старшеклассники, – не сдается Даника. – И у нас есть родительское разрешение. Норткатт не может нам запретить.

– Что-то я не помню, чтобы мистер Шарп сдавал справку.

– Ой, я ее забыл в комнате, давайте, сбегаю принесу.

– Хорошо, – со вздохом сдается Рамирес. – Кассель, принеси мне разрешение, и вы вчетвером можете уйти с уроков и поехать на митинг. Но только если обещаете вернуться к самостоятельной работе.

– Обязательно, – уверяет ее Лила.

Я быстренько подделываю нужную бумажку, и вот мы уже идем к Сэмову катафалку 1978 года выпуска марки «кадиллак». Лила разглядывает наклейку на бампере.

– Он что, действительно ездит на растительном масле?

От нагретого солнцем асфальта поднимается жар. Я вытираю лоб, стараясь не обращать внимания на блестящие капельки пота на шее Лилы.

Сосед с гордой улыбкой похлопывает по капоту.

– Нелегко было отыскать дизельный катафалк и его переделать, но у меня получилось.

– Внутри вечно пахнет картошкой фри, – Даника запрыгивает в машину. – Но к запаху быстро привыкаешь.

– Что может быть прекраснее картошки фри? – отзывается Сэм.

Лила залезает на заднее сидение (обыкновенное заднее сидение – Сэм его снял с нормального «кадиллака»), а я усаживаюсь рядом.

– Спасибо вам большое, ребята, – Даника со значением смотрит на меня. – Я знаю, вы не очень-то хотели ехать, поэтому вдвойне ценю ваш поступок.

– Я не то что бы не хотел, – я со вздохом вспоминаю маму на собрании у Пэттона. – Просто не увлекаюсь политикой.

– Да?

Взгляд у Даники недоверчивый, но вроде бы она не злится, скорее, удивляется.

– «Магия смерти» будет играть, – Сэм выезжает с парковки и одновременно ловко меняет тему разговора. – И мы, наверное, успеем на выступление «Голыми руками».

– Концерт? А я-то думал, никакого веселья, сплошные шествия с плакатами.

– Не волнуйся, Кассель, – ухмыляется Даника, – в плакатах недостатка не будет. Протестующие пройдут маршем мимо ратуши к парку Линкольна, именно там и запланирован концерт. Речи тоже будут.

– Вот и прекрасно. А то я всерьез испугался, что пришлось прогулять наши суперважные занятия ради какого-то…

Лила смеется, откинувшись на сидении.

– Ты что?

– Не знаю. Кассель, у тебя хорошие друзья.

Она легонько касается рукой моего плеча.

По спине бегут мурашки. Вспоминаю на мгновение, как она обнимала меня тогда ночью, без перчаток.

В машине только мы четверо. А на завтра запланирован совместный поход в кино. Приходится стараться изо всех вил и постоянно напоминать себе, что это не настоящее свидание.

– Да, мы такие, – соглашается Сэм. – Зато ты уже сто лет знаешь нашего славного Касселя. Поделишься какими-нибудь компрометирующими подробностями?

Лила глядит на меня, хитро прищурившись:

– В детстве он был крохотной малявкой, а потом, лет в тринадцать, вдруг начал расти и вымахал в настоящую каланчу.

– А ты малявкой так и осталась, – улыбаюсь я.

– Обожал грошовые романы-ужастики и, если уж начал такой читать, всегда от корки до корки. А когда его дед поздно ночью выключал свет в спальне, Кассель вылезал из окна и читал под уличным фонарем. Утром я находила его, дрыхнущего на газоне.

– У-у-у, – умиляется Даника.

Я делаю неприличный жест и издаю не менее неприличный звук.

– А однажды на ярмарке в Оушен-сити он так объелся сахарной ватой, что все вышло обратно.

– Я не один такой был.

– Как-то несколько дней напролет он смотрел старые черно-белые фильмы, а после нацепил фетровую шляпу, – Лила корчит мне рожу, а что тут возразишь? – Носил ее, не снимая, целый месяц. А был самый разгар лета.

Я смеюсь, а Сэм недоверчиво переспрашивает:

– Фетровую шляпу?

Я помню, как часами просиживал в подвале и смотрел один фильм за другим. Хриплые женщины, мужчины в роскошных костюмах, стаканы для виски, руки в перчатках. Родители Лилы развелись, и она с отцом уехала в Париж, а после возвращения оттуда стала красить глаза черной дымчатой подводкой и курить французские сигареты «Житан». Словно сама вышла из такого фильма. Фильма, в котором я мечтал оказаться.

Я смотрю на нее: она отодвинулась от меня подальше и прижалась щекой к оконному стеклу. Вся сжалась и выглядит усталой.

Тогда, в Карни, я еще не пытался ни к кому втереться в доверие, не пытался казаться кем-то другим, лучше, чем есть. И у меня не было страшных, зловещих тайн. А Лила была храброй и уверенной, ей все было по плечу.

Что, интересно, тот мальчишка подумал бы о нас сейчас?

Мы еще даже не подъехали к месту проведения марша, а на каждом шагу уже попадаются полицейские патрули и дорожные заграждения, нестерпимым оранжевым светом вспыхивают мигалки. Народу гораздо больше, чем я думал, вдалеке неясно гудят голоса – там тоже собрались люди.

– Здесь нет места для парковки, – жалуется Сэм, медленно объезжая квартал уже по третьему разу.