Красная перчатка

– Если Лила расскажет отцу, что я работаю на ФБР, никакой информации я вам не добуду и вообще стану совершенно бесполезен, – я говорю слишком быстро, и он видит, что прижал меня к стенке.

Если пойдут слухи, что я работаю на федералов, даже мать не захочет, чтобы ее видели со мною рядом.

– А я, может, и так считаю тебя бесполезным, – пожимает плечами Джонс. – Может, когда, кроме нас, у тебя не останется больше друзей, ты иначе взглянешь на ситуацию.

Я набираю в грудь побольше воздуха:

– Какой второй вариант?

– Обещай, что к концу следующей недели у тебя будет для меня зацепка. Накопай что-нибудь про загадочного убийцу. Что-нибудь стоящее. И никаких больше оправданий.

– Хорошо, – киваю я.

– Я же говорил, ты выберешь правильный вариант.

Он с силой ударяет меня по плечу затянутой в перчатку рукой и заталкивает в камеру к остальным.

Вскочив с пола, Даника бросается обниматься. От нее слегка пахнет пачули, а глаза покраснели от слез.

– Прости. Ты, наверное, так злишься на меня. Но мы не собирались этого делать. Не волнуйся. Мы бы никогда…

– Никто и не злится, – успокаиваю я ее, а сам вопросительно оглядываюсь на Сэма с Лилой.

– Они обещали нас выпустить… – Сэм замолкает, явно не зная, как продолжить. – Если согласимся пройти тест.

– Тест?

Как же хочется придушить Джонса, прямо здесь. Конечно же, у него на уме была еще какая-то гадость.

– Тест на гиперинтенсивные гамма-волны, – устало объясняет Лила.

Я со всей силы ударяю кулаком по белой стене. Больно, а толку, естественно, никакого.

– Кассель, мы не будем проходить тест, – обещает Даника.

– Нет. Вы должны. Вы оба. Потом выйдете и позвоните кому-нибудь из наших.

Адвокаты Захарова наверняка в два счета вытащат отсюда его дочь, даже не сомневаюсь. А я? Ну, дедушке, скорее всего, потребуется чуть больше времени, но ведь федералам нужна информация, поэтому им придется мне помочь.

– Но тогда они поймут, что вы оба… – начинает Сэм.

– В этом вся прелесть теста, – соглашается Лила. – Его отказываются пройти только те, кому есть что скрывать.

– У них нет законных оснований, – упрямо качает головой Даника. – Нас здесь держат незаконно. Не оформили как следует, не зачитали права. Мы не совершили никакого преступления. Яркий пример правительственного злоупотребления властью и предубеждения против мастеров.

– Да ну? – я усаживаюсь на пол рядом с Лилой.

Несмотря на мои ехидные замечания, я не могу не восхищаться Даникой: она первый раз попала в подобную передрягу, угодила за решетку, а все равно озабочена тем, что правильно, а что нет.

– Тебя трясет, – Лила кладет руку мне на плечо.

Разве? Я смотрю на свои ладони. Словно это вовсе и не мои руки. На левой кожаная перчатка немного ободралась, когда молотил по стене. Пальцы ощутимо дрожат.

– Сэм, – я пытаюсь успокоиться. – Тебе-то точно незачем здесь сидеть.

Сосед оглядывается на меня, а потом на свою девушку:

– Я знаю, как важно для тебя поступать правильно, но, если мы не согласимся на тест, что дальше? – он переходит на шепот. – А если нас и спрашивать не будут?

– А если мы его пройдем, а нас все равно не выпустят? – не сдается Даника. – Не буду я. Это идет вразрез со всеми моими убеждениями.

– Думаешь, я сам не понимаю, что так неправильно? – огрызается Сэм. – Нечестно? Не вижу, что это все полное дерьмо?

– Проехали, – я стараюсь говорить уверенно, не хочу, чтобы они ругались, только не из-за теста. – Давайте просто подождем. Скоро нас отпустят. Должны. Даника правильно говорит: арест не оформили, как полагается. Все будет хорошо.

Повисает напряженное молчание.

Проходит еще час. Меня гложут сомнения, и понемногу накатывает паника. Я уже готов признать собственную неправоту (никто никого не отпустит, они решили сгноить нас здесь) и начать барабанить в дверь, призывая агента Джонса. И вдруг в камеру входит полицейский и отпускает нас. Просто выставляет из участка безо всяких объяснений.

Машина Сэма так и стоит на газоне, только боковое зеркало треснуло.

В Веллингфорд мы добираемся уже к десяти вечера. Идем через двор, а я не могу отделаться от странного ощущения, будто со времени нашего сегодняшнего отъезда прошли не часы, а годы. На самостоятельную работу, конечно, не успеваем, но зато как раз вовремя к вечерней проверке.

– Я слышал, Рамирес отпустила вас на митинг? – подозрительно косится на меня Пасколи. – И как все прошло?

– Решили туда не ездить и отправились на пляж, – врет Сэм. – Правильно сделали – говорят, на митинге был настоящий бардак.

Щеки у соседа чуть покраснели, словно он стыдится собственной лжи.

Больше о протесте Сэм не упоминает.

В общежитии выключают свет. Будто ничего и не было.

Днем в пятницу я сижу на уроке физики, уставившись на листок с контрольной, и ломаю голову над задачей: девочка увеличивает амплитуду раскачивания качели, сгибая и выпрямляя ноги. Это резонанс, распространение волн или что? Я точно провалю контрольную.

Я закрашиваю кружочек рядом с вариантом ответа, все обвожу и обвожу его. И вдруг громко вскрикивает Меган Тилман. Мой карандаш соскальзывает, оставляя на листе косую полосу.