Красная перчатка

Все знают «уволилась» – просто вежливая формулировка, если называть вещи своими именами, получится «уволили».

Поход в кино вместе с Лилой кажется чем-то совершенно невозможным. И ее, и мои родители еще в начале года подписали нужные бумаги у секретаря, поэтому мы можем спокойно уезжать с кампуса домой в пятницу вечером. Надо только взять машину и добраться до кинотеатра, где уже ждут Даника и Сэм.

Длинные серебряные серьги Лилы похожи на два крохотных кинжала, белое платье чуть задирается, когда она садится на переднее сидение. Я стараюсь не обращать внимания. Вернее, даже так – стараюсь не таращиться, ведь иначе я просто-напросто разгрохаю машину и угроблю нас обоих.

– Так вот значит, как развлекаются детишки в Веллингфорде по пятницам?

– Да брось, – смеюсь я в ответ. – Тебя не было всего три года, ты же не из далекого прошлого вернулась – прекрасно знаешь, как ходят на свидания.

Лила шлепает меня по руке, довольно сильно, и я улыбаюсь.

– Да нет, я серьезно. Все так чинно, благородно. Будто мы с тобой потом пойдем прогуливаться под ручку по парку или ты мне подаришь цветы.

– А как было в твоей старой школе? Прямо сразу римские оргии?

Интересно, а она встречалась со своими друзьями из той новомодной школы на Манхеттене? Я хорошо их помню, с того самого дня рождения – они так и светились самодовольством. Богатенькие детишки мастеров, весь мир у их ног.

– Мы часто устраивали вечеринки. Люди просто тусовались друг с другом. Никто особо не выделялся, – она пожимает плечами и смотрит на меня, прикрыв глаза. – Но не печалься. Ваши скромные обычаи меня забавляют.

– Благодарю за это небеса, – в притворном облегчении я прижимаю руку к груди.

Сэм и Даника спорят возле прилавка со сладостями: что хуже – красная лакрица или черная. У соседа огромное бумажное ведерко с попкорном.

– А ты что-нибудь хочешь? – спрашиваю я Лилу.

– Так ты еще и угощать меня собрался? – она явно в восторге от происходящего.

Сэм смеется, и я бросаю ему самый устрашающий взгляд, на какой только способен.

– Лимонад с вишневым сиропом, – выпаливает Лила, словно испугавшись, что слишком далеко зашла со своими подколками.

Продавец насыпает в стаканы ледяную крошку, и она мигом окрашивается красным. Склонив голову к моему плечу и уткнувшись мне в рукав, Лила тихо говорит:

– Прости, я ужасно себя веду. На самом деле, я страшно волнуюсь.

– Мы же вроде обо всем договорились: мне нравится, когда ты ужасно себя ведешь, – так же тихо отвечаю я, забирая холодное лакомство.

Ее улыбающееся лицо сияет ярче уличных фонарей.

Мы показываем билеты и заходим в кинотеатр, фильм только начался. В зале мало народу, так что можно с комфортом усесться на последних рядах.

Словно сговорившись, мы не упоминаем вчерашние события: ни митинг, ни арест. Прохладный кинозал кажется таким настоящим, а все остальное, наоборот, далеким и нереальным.

«Вторжение гигантских пауков» – просто отличнейший фильм. Сэм не затыкается весь сеанс: объясняет, как изготавливали специальные куклы-марионетки и из чего сделана паутина. Я никак не могу разобраться в сюжете – ясно одно: гигантских пауков подпитывает неведомая сила из далекого космоса. В конце ученые торжествуют, а пауки дохнут.

Даже Даника развлекается вовсю.

После фильма мы отправляемся ужинать. Лакомимся сэндвичами и картошкой фри, запивая все это ведрами черного кофе. Сэм показывает, как при помощи кетчупа, сахара и острого соуса приготовить вполне сносную кровь. Официантка явно не разделяет наших восторгов.

Лила просит высадить ее около железнодорожной станции, но я отвожу ее на Манхеттен. Машина останавливается возле дома Захарова на Парк-авеню, вокруг горят фонари, и она наклоняется поцеловать меня на прощанье.

Губы и язык у нее все еще в вишневом сиропе.

Глава десятая

Я ночую в старой комнате в нашем захламленном доме. Ворочаюсь на кровати, стараясь не думать о мертвом парне в морозильнике. Он всего-то двумя этажами ниже. Представляю, как Янссен смотрит остекленевшими глазами в потолок, как беззвучно просит: «Пожалуйста, найдите меня».

Что бы Генри при жизни ни натворил, такой могилы он не заслуживает. И одному Богу известно, чего заслуживаю я за подобные дела.

Заснуть все равно не получается, поэтому я раскладываю на одеяле фэбээровские документы. Так, любовницу Янссена зовут Бетенни Томас, в папке есть ее показания о той ночи. Ничего интересного. Представляю, как она отдает Антону конверт с деньгами, как я сам склоняюсь над Янссеном, протягиваю голую руку со скрюченными пальцами.

Получается, это меня он увидел перед смертью? Неуклюжего пятнадцатилетнего пацана с растрепанными волосами?

Я падаю на кровать, прямо поверх бумаг. Тут нет того, что мне нужно. Никакой информации об убийстве брата. Понятно, почему федералы растерялись. Им во что бы то ни стало нужно вызнать секрет Филипа. Но секрет вовсе не здесь. Ужасно обидно, наверное, так близко подобраться к правде, а потом раз – и получить вместо ответа новую загадку. Какую тайну обещал открыть Филип, и кто убил его, чтобы этого не допустить?

Ответ на первый вопрос очевиден. Я и есть тайна.