Красная перчатка

Внезапный порыв ветра срывает с деревьев кленовые листья. Один, кружась, падает прямо мне на ботинок. Осенние листья, мертвые, хоть еще и зеленые.

Подъезжает машина. При виде меня водитель хмурится: конечно, подросток вызывает такси средь бела дня в двух шагах от школы. Забравшись на заднее сидение, я диктую адрес. Слава богу, вопросов он не задает, возил, наверное, клиентов и похуже.

Я выхожу возле нашего дома и расплачиваюсь наличными – недавние ставки. Приходится тратиться, а денег-то особо и нет. В случае чьего-нибудь неожиданного выигрыша я останусь вообще без средств.

Поднимаюсь на холм. Старый дом кажется мрачным и зловещим даже при свете солнца. Доски посерели, окно на втором этаже (мамина комната) разбито и заклеено полиэтиленовым пакетом.

Баррон должен был предвидеть мой визит. Сам мне сказал про труп – ясно же, что я захочу перепрятать тело. Но кухня выглядит точно так, как я ее оставил в воскресенье – будто брат сюда и не заходил. В раковине стоит недопитая чашка кофе; по-моему, там уже успела появиться плесень.

Плащ тоже на месте – лежит в глубине шкафа вместе с пистолетом. Опустившись на колени, я достаю их, чтобы лишний раз удостовериться.

Пытаюсь представить, как все произошло: мама направляет дуло на Филипа, спускает курок. Брат, наверное, не поверил, что она выстрелит в собственного сына, в первенца, засмеялся. Или наоборот – может, он как раз знал мать гораздо лучше меня и сразу же прочел в ее глазах приговор: свобода для нее гораздо важнее любви.

Почему-то вместо убийства Филипа в голове упорно возникает другая картина: мама направляет оружие на меня самого, ее напомаженные губы кривятся. Меня передергивает.

Я заставляю себя подняться. Достаю из-под раковины в кухне полиэтиленовый пакет, беру со стола нож. Все, хватит думать. Отрезаю от плаща пуговицы. Сам плащ я сожгу, а пуговицы, крючки и все остальное положу вместе с пистолетом в мешок, набью его камнями и утоплю в водохранилище Раунд-Вэлли. Дедушка как-то рассказывал, что каждый второй преступник в Нью-Джерси что-нибудь да топил в этом озере – оно ведь самое глубокое в штате.

Выворачиваю карманы – не завалялось ли чего.

На пол выпадают красные кожаные перчатки. И что-то еще, маленькое и тяжелое.

Знакомый талисман, только расколотый напополам. Теперь я знаю, кто убил Филипа. Кусочки головоломки становятся на свои места. Надо менять план.

Боже, какой я идиот.

Звоню ей с телефона-автомата, как мама учила.

– Ты должна была мне сказать.

Но я, конечно же, прекрасно понимаю, почему она не сказала.

Я вызываю такси – добраться до школы. По дороге на мобильник приходит сообщение от Одри.

Вспоминаю, как когда-то давно, в прошлом, волновался и радовался, получая от нее смс-ки. Со вздохом открываю мобильник: «Взаимное гарантированное уничтожение[12]. Встретимся завтра около библиотеки, в обед».

У меня было столько неотложных дел, что я даже не подумал, кому рассказать и рассказывать ли кому-нибудь вообще о поступке Одри. Это же она швырнула камень в окно. «Взаимное гарантированное уничтожение» – любопытный ход. Если я донесу на Одри, она донесет, что я был ночью у Лилы в комнате. Какое правонарушение, интересно, больше взбесит администрацию? Не хотелось бы вылетать из Веллингфорда в выпускном классе, даже если вылечу не я один.

К тому же, неизвестно, кому Норткатт поверит.

Пишу в ответ: «Хорошо, завтра».

Как же я вымотался. Обессиленно доползаю до комнаты и доедаю остатки Сэмовых пирожных-полуфабрикатов, а потом ложусь поверх покрывала и засыпаю прямо в одежде. Снова забыл ботинки снять.

В среду в обед встречаюсь с Одри. Она ждет меня, сидя на ступеньках перед библиотекой. Сцепила на коленях руки в ярко-зеленых перчатках, рыжие волосы раздувает ветерок.

У меня в голове крутятся разные неприятные мысли: я вспоминаю историю Захарова про Дженни Тальбот, вспоминаю записку с угрозой и осколки стекла на полу.

– Как ты мог? – выпаливает Одри при виде меня.

Ничего себе. Как будто не я должен на нее злиться, а наоборот.

– Это же ты швырнула камень…

– Ну и что? Лила все у меня отняла. Все! – шея у Одри покрывается красными пятнами. – А ты был в ее комнате ночью, и плевать на правила. Как ты мог после того, как она… Она…

– Что? Что она сделала?

Но Одри только молча качает головой, по ее щекам катятся слезы.

Я со вздохом усаживаюсь возле нее на ступеньку, потом полуобнимаю, притягиваю ближе. Одри, вздрагивая от рыданий, склоняет голову мне на плечо. Такой знакомый цветочный аромат шампуня. Узнай она, кто я на самом деле, – наверняка сразу же возненавидела бы. Но мы же когда-то встречались, не могу я вот так ее бросить.

– Ну, тихо, все в порядке, – шепчу я бессмысленные утешения. – Все будет хорошо.

– Нет, не будет. Я ее ненавижу. Ненавижу! Вот бы тот камень ей в лицо попал.

– Ты же этого не хочешь.