Красная площадь

— На месте не положено, — заартачился инспектор, демонстрируя принципиальность, которой у него сроду не было.

— Да ладно, — с заговорщицким видом улыбнулся водитель, — кто узнает-то? Я ж не корреспондент «Московского комсомольца»!

Инспектор Закиров изобразил задумчивость. «Алексей Иванович» нащупал в кармане рубчатый флажок предохранителя, сдвинул его вниз, а потом вернул в положение, исключавшее возможность случайного выстрела. Опасность миновала, и теребить пистолет ни к чему, но ему нравилось играть с оружием прямо на глазах у ничего не подозревающего «душмана». Если бы инспектор знал, чем в данный момент занимается и что думает о нем покладистый «чайник» на синей «десятке», небось бежал бы отсюда сломя голову!

— Ну что с вами делать? — вздохнул наконец инспектор. — С женой шутки плохи, по себе знаю. Придется войти в ваше положение.

— Уж будьте так любезны! — с широкой угодливой улыбкой произнес водитель, и хрусткая купюра, имевшая характерную серовато-зеленую окраску, незаметно для постороннего взгляда поменяла владельца.

— Счастливого пути. Больше не нарушайте! — стандартно напутствовал водителя инспектор Закиров и, вернув документы, повернулся к машине спиной.

Иван Алексеевич Твердохлебов плавно тронул «десятку» с места и аккуратно влился в транспортный поток, катившийся в сторону Садового кольца. На губах у него играла ироническая улыбка. Эксперимент удался, и это означало, что он может чувствовать себя более или менее свободно.

После утреннего звонка Сипатого отставной майор долго размышлял над его словами и пришел к выводу, что собеседник прав, обвиняя его в хронической отсталости. Он действительно сильно отстал от жизни. Это было бы вполне терпимо и где-то даже приятно — вот, мол, я какой, принципиальный и несгибаемый, — если бы он продолжал вести прежний образ жизни скромного, ни на что не претендующего вдовца инвалида, тихого психа, лечащего свои потрепанные войной нервы возделыванием никому не нужного огорода. Но теперь он был на войне, а это все меняло.

У каждой войны свои законы, и кадровый боевой офицер Твердохлебов это очень хорошо понимал. В двадцать первом веке нельзя воевать так же, как это делалось в девятнадцатом или даже в начале двадцатого. Нельзя вести батальон в наступление на укрепленные позиции противника, выстроив его в плотное каре, с примкнутыми штыками, барабанной дробью и удалой песней «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет!», потому что такая тактика служит верным залогом сокрушительного и очень кровавого поражения. Он уже допустил ошибку, чуть было не ставшую роковой, отправившись на дело верхом на своем любимом мотоцикле.

Единожды попав впросак, майор не собирался повторять ошибку. Сипатый отвел ему на подготовку к операции почти трое суток, и Иван Алексеевич решил потратить это время с толком. Получив в свое распоряжение автомобиль — конечно, не такой роскошный, как угнанный внедорожник, но достаточно удобный, современный и скоростной — и приличную сумму в твердой валюте, Твердохлебов день-деньской разъезжал по Москве, глядя по сторонам новыми, словно вдруг открывшимися глазами, подмечая перемены, классифицируя их и заново привыкая к неимоверно ускорившемуся ритму столичной жизни.

Помимо всего прочего, нужно было проверить, насколько добротно подделаны документы, которыми его снабдил Сипатый. Для начала Иван Алексеевич битый час слонялся по залу ожидания Белорусского вокзала, заглядывая в лица чуть ли не каждому встречному и поперечному. Эта тактика незамедлительно дала ожидаемый результат: к нему подошел милиционер с погонами прапорщика и потребовал предъявить документы. Найденный в бардачке «десятки» паспорт на имя Алексея Ивановича Зернова его полностью удовлетворил, а когда Твердохлебов объяснил, что встречает родственницу из Белоруссии, которую не видел уже лет тридцать (и с удовольствием не видел бы еще столько же), прапорщик окончательно расслабился, попросил извинения за беспокойство и даже предложил помочь.

Документы на машину и водительские права Иван Алексеевич проверил только что. Притаившийся в засаде патрульный «тандерберд» он приметил издалека и нарочно чуть не проехал по ногам какого-то старого хрыча, переходившего улицу на зеленый сигнал светофора. Мент, оказавшийся к тому же ярко выраженным «душманом», естественно, не преминул к нему прицепиться. Если бы подделка обнаружилась, Твердохлебов намеревался пальнуть гаишнику в лоб и уехать — на войне как на войне, — но «дух» не заметил в липовых бумажках ничего подозрительного, из чего следовало, что фальшивки состряпаны профессионально.