Красная река, зеленый дракон

Помогло только то, что Костя был уверен в своей правоте и в том, что делает по-настоящему нужное дело. Всей душой и сердцем, а больше ничем. Глубины отпустили, но запредельный свет не принял. Выбросив на порог дачи Федотовой. У Кости теперь была совершенно определенная задача. Восстановить те границы, что разрушил Карташевский. И начинать нужно было именно отсюда, с Сиверской, с Медведева и его Ordo Viridis Draconis. Тень деформировала Костин мир. Теперь здесь возможны и полеты над садовыми участками, и – безголовые трупы, и черт знает еще. Об этом, остальном, Пивоваров сейчас думать не хотел.

Стало понятно, что нужно. Нужно впустить часть того света истинной жизни, истинного бытья, что лежит по ту сторону завесы, сюда. Чтобы снова было равновесие. Костя не знал, как это делал Бадмаев. Не имел ни малейшего представления, как это собиралась сделать Мария Павловна. Но его способ был однозначен и прост. Сияние текло через него. Все так же не встречая преграды в разуме и чувствах. И все это время было с ним. Если бы он узнал об этом раньше, если бы смог вспомнить, то остановил бы Медведева еще прошлой ночью. Старик ведь почувствовал силу, невидимую и неощутимую для живых, но хорошо распознаваемую Тенью и теми, кто оказался в ней. Костя понял причину крика Медведева, когда звезда соприкоснулась с виском краеведа.

Костя мог закрыть портал навсегда.

Пусть железная звездочка на руке просто символ. Корни луча, собранного из пяти других, и прорастающие куда-то вглубь. Точно так же, как лучи выходят из одного центра и расходятся по кругу. Висикарикинен, пятиконечник, искренне веривший в дело «Великого Октября» ребенок, стреляющий в фашиста партизан – и все прочее, далее, на множество поколений и времен вглубь и в стороны. Теперь это знание и эта сила были у него. Как ими распорядиться, Костя уже знал.

Обратно к Солнечному Дому, табору цыган, Пивоваров возвращался уже почти затемно. После неожиданно налетевшей метели небо прояснилось. Редкие белые облака плыли по нему, окрасившись желтым из-за лучей заходящего солнца. Небо, с каждой минутой темнея, меняло свой цвет с бледно-синего на фиолетовый. Черные ветви деревьев, окаймленные белым снегом, покачивались на легком ветру. Тогда, когда они двигались, снег клочьями срывался вниз. За Костей тянулась цепочка красных следов, хорошо различимых на выбеленной метелью земле. Оказавшись в холодной реке, он увяз ботинками в ее рыжем дне, и даже после того, как не без труда выбраться из воды, глина осталась на подошвах его ботинок.

Табор с наступлением сумерек ожил. Если днем, когда Костя только вошел в лес, в поселении цыган не было ни души, будто бы и цыган-то никаких в округе никогда и не встречалось, то сейчас из-под каждого навеса, из каждого наскоро сколоченного деревянного домика, из-за любого фанерного листа в лесу на него смотрели чьи-то глаза. Словно из-под земли появились собаки, дети, свет вырывался из-под пологов и навесов. Оживший табор перешептывался. У самого дома, во дворе, горели большие костры. Снег от их жара таял. Металлические ворота были открыты. За ними, на отсыпанной щебнем площадке, в дополнение к приехавшим прошлой ночью, появилось несколько новых машин. Вдалеке мерцали редкими вечерними огнями улицы Карташевской, отделенной от Солнечного Дома парой заброшенных участков. Матвеевский дом виднелся чуть правее.

Поселок был далеким, ненастоящим. Таким, что Пивоваров теперь даже с трудом мог представить себе что, что обычная Карташевская способна существовать где-то там, за пределами ограды Солнечного Дома. Что обитатели того, другого, обычного мира могут ничего не знать о том, что происходит здесь. Эти обитатели все так же жили своей обычной жизнью, ходили на работу, следили за новостями, встречались с друзьями и знакомыми. Словом, оставались обычными людьми. Такими же, каким и сам Костя был еще совсем недавно. Карташевская фельдшерша так же отправлялась на редкие вызовы. Мурат, хозяин магазина на въезде, где работала Лиза, не имея возможности найти продавщицу сам, скорее всего, встал за прилавок, встречая возвращающихся в поселок из Гатчины или Сиверской. Где-то люди едут в электричках, открывают двери квартир, стоят в пробках, даже не подозревая, что совсем рядом с ними существует что-то еще. Совершенно иное. А если бы эти люди узнали, что этого, иного, может быть множество вариантов, наслаивающихся один на другой, пересекавшихся, как ветви деревьев у лесного ручья, складывавшихся в невероятные узоры, значение которых невозможно разгадать? Изменили бы они тогда свою жизнь, как это сделала Лиза, и как пришлось сделать Косте?