Красная роса (сборник)

было надежно спрятано в сейфе самого Кальтенбруннера, он не знал, что в нем, но что бы там ни

было, а уж если оно попало в бездонный сейф самого высокого шефа, правой руки самого

фюрера, то, наверное, чего-то стоило.

В стандартной справке-характеристике на штурмбаннфюрера, ныне вступающего на

должность шефа жандармерии калиновского ортса, писалось:

«Рудольф фон Тюге (родовая фамилия Фортюга) рождения 1903 года, из мещан дерф

Фрейбург, в партии национал-социалистов с 1933 года. Образование начальное. Специальности

не имеет. Партии предан фанатично. Дело свое знает до тонкости, исполняет безупречно».

И все.

О том, как простолюдин из мещан города Фрейбурга, что на границе с Францией и

Швейцарией, по прозвищу Фортюга, предки которого могли быть и немцами, и французами, и

даже итальянцами, стал высокопородным арийцем и особой знатного рода, характеристика

умалчивала, а сам Рудольф тоже то ли не любил об этом вспоминать, то ли, может быть, и сам

забыл напрочь. Отец Рудольфа — уважаемый в районе Фрейбурга предприниматель,

полуремесленник, полубауэр, выращивал на огороде такой крупный и сердитый лук, что его сын

до сих пор не мог переносить его запаха, а в полукустарной кузнице отец изготавливал крепкие

и удобные подковы, без которых не могла обойтись в горной местности ни одна лошадь.

Поскольку отроги Швейцарских Альп достаточно круты, а дороги каменисты и трудны, то спрос

на изделия старого Фортюги был широк, его многочисленная семья не бедствовала.

Хозяйственный отец, который до преклонного возраста отличался завидным здоровьем, любил

работу, с утра до поздней ночи то копался в огороде, то становился к наковальне помогать

наемным кузнецам, и тогда молоты выстукивали и дружнее, и звончее, веселей и задиристей.

Стремился он приучить к этому делу и юного Рудольфа, насильно заставлял браться за молот, и

чем неохотнее сын приступал к делу, тем больший молот оказывался в его руках. Благодаря

этому и вырос Рудольф атлетом, его лицо, как и лицо отца, покрылось загаром, а сила в его

руках развилась такая, что он легко гнул подковы, но любовь к кузнечному делу так и не

появилась. Двадцатилетним — его тогда надумали женить и передать ему старую кузницу — Рудо

Фортюга задал из Фрейбурга стрекача.

Снюхался нежданно-негаданно даже для самого себя с бандой дорожных грабителей;

устраивались возле удобных перевалов, подстерегали купцов, заставляли их поделиться с ними

своим добром, а если те пробовали оказывать сопротивление, отнимали товар и деньги вместе с

душами… Но это продолжалось недолго, всего несколько лет гулял как вольный ветер в

альпийских отрогах Рудо Фортюга, а потом пришлось убегать, прятаться, брать чужое имя.

Перекати-полем катился он по Европе, пока не попал в многолюдный, большой город

Мюнхен, понравились ему знаменитые пивнушки, пристал к компании веселых и крикливых

людей да и наслушался от них такого, что очень и очень пришлось ему по душе. Вот тогда и

назвался благородно: фон Тюге. Черт побери, не кто-нибудь, а сам Рудольф фон Тюге, осколок

старинного знатного рода, правда, в силу различных обстоятельств обедневшего, обиженного,

обездоленного. Зато полон жажды вернуть утерянное… Один из пивнушечных крикунов, с

усиками-щеточкой под носом и прилизанной набок челкой, которого все называли «наш

Адольф», говорил вещи, желанные сердцу таких, как Рудо, и к нему тянулись, его встречали

бурными овациями, в бешенстве громили посуду, лупили знакомых и незнакомых кулаками в

спину, и никто за это не сердился, неистовствовали, пока Адольф не выбрасывал вперед и

немного вверх толстую руку с короткими пальцами и, блеснув из-под насупленных бровей,

обжигал толпу лихорадочно-острым взглядом.

— Мы — партия национал-социалистов, и весь мир будет наш. Мы — соль немецкого народа,

к его ногам падут другие народы. Мы — сыновья великой Германии, и нам покорится весь мир.

Каждое слово было понятным, близким этому бродяге с большой дороги. «Мир должен быть

нашим». Вся Франция и вся Европа. Вся Россия со своими необъятными просторами.

И вот Рудольф фон Тюге, законный обладатель благородного имени, пока что единственного

своего богатства, в страшной и притягательной России. Ему повезло. Лентяй, не любивший ни

физического, ни умственного труда, он в свое время не воспользовался случаем, не проник в

близкое окружение Адольфа, того самого оратора из мюнхенских пивнушек, а он, к удивлению