Ягнёнок взревел, как бешеный бык, размахивая металлическим прутом, словно тот весил не больше ивовой ветки. Бил Ваердинура и так и этак, заставляя его уворачиваться и пятиться по мосту, не давая ответить – даже если б тот мог, со стрелой Шай в руке. Не давая сделать хоть что-то, кроме как стараться устоять на ногах. Ягнёнок неутомимо и, безжалостно наседал, вытесняя его с моста на выступ с другой стороны. Последний удар вырвал из руки Ваердинура щит, который закувыркался в темноте. А сам он споткнулся и прижался к стене. Меч со стуком выпал из обмякшей руки, по которой из раны от стрелы текла кровь.
Из мрака под аркой, сверкая ножом, выскочила фигурка и прыгнула на Ягнёнка. Он отшатнулся назад к обрыву, схватил её и отбросил к стене. Бритоголовая девочка съёжилась на полу. Она изменилась, она так изменилась, но Шай сразу узнала её.
Она бросила лук и побежала, уже не думая о провале слева и справа, не думая ни о чём, кроме разделяющего их пространства.
Ягнёнок вырвал ножик из плеча, не обращая внимания на брызнувшую струйку крови, и отбросил прочь, как использованную зубочистку. На лице – всё та же застывшая красная улыбка, кровавая, как свежая рана. Он ничего не видел, ни о чём не волновался. Не этот человек столько миль трясся рядом с Шай в фургоне, терпеливо пахал поле, пел детям или убеждал её, что надо быть реалистом. Здесь был другой человек, если вообще человек. Тот, кто убил двух бандитов в Аверстоке, кто отрубил голову Санджида на равнинах, кто голыми руками убил Гламу Золотого в Круге. Действительно, лучший друг смерти.
Он по дуге прошёл обратно, держа в руках металлический прут, на котором злобно блестели зарубки и засечки от меча Делателя. Шай закричала, но лишь понапрасну сотрясала воздух. Милосердия в нём осталось не больше, чем в зиме. После всех пройденных миль, после всех оставленных позади земель, осталось лишь несколько шагов, и их оказалось слишком много, когда Ягнёнок со свистом опустил прут.
Ваердинур бросился закрыть собой Ро, металл попал в его большое предплечье и сломал, как хворостинку, врезался в плечо и оставил огромную рану под головой. Ваердинур упал без чувств. Ягнёнок с пеной на перекошенных губах снова поднял прут, и тут Шай, спрыгнув с моста, схватила другой конец железки и вскрикнула, когда её резко подняло в воздух. Зашумел ветер, перевернулась раскалённая пещера, и Шай вверх ногами врезалась в камень.
И всё стихло.
Лишь лёгкий звон.
Шарканье сапог.
Но даже дыхание давалось ей с трудом.
Она оттолкнулась от стены, или от пола, или от потолка, и мир перевернулся, и всё закрутилось, как лист в потоке.
Она стояла? Нет. Лежала на спине. Одна рука свисала. Свисала над краем пропасти – перед глазами чернота и крошечный огонь в далёкой глубине. Плохая идея. Она откатилась обратно. Удалось подняться на колени. Всё качалось. Шай потрясла головой, пытаясь разогнать в ней туман.
Кричали люди, голоса были невнятные, приглушённые. Что-то стукнуло перед ней, и она чуть снова не упала.
Куча-мала людей, двигающихся, борющихся. Ягнёнок в центре, лицо дикое, как у животного, и залито кровью из длинного пореза. Он хрипел и булькал, и эти звуки ничуть не напоминали ругательства.
Большой сержант Коски, Балагур, держал его сзади одной рукой за горло. Пот катился со лба от напряжения, но он лишь немного хмурился, словно подсчитывал в уме что-то сложное.
Свит пытался удержаться на левой руке Ягнёнка, и его таскало, как человека, заарканившего дикого скакуна. Савиан держал правую руку Ягнёнка и хрипел:
– Стой! Стой, ёбаный псих!
Шай видела, что он держит наготове нож, и вряд ли ей удалось бы его остановить. Вряд ли ей хотелось его останавливать.
Ягнёнок пытался убить Ро. После всех испытаний, которые они прошли, чтобы найти её, он пытался её убить. Он убил бы и Шай, что бы там ни пообещал её матери. Он убил бы их всех. Она этого не понимала. И не хотела понимать.
Тут Ягнёнок напрягся и едва не утащил Свита за край утёса. Под дрожащими веками показались белки его глаз. Затем он обмяк, задыхаясь и всхлипывая, закрыл себе лицо окровавленной четырехпалой рукой, и вся битва внезапно закончилась.
И Савиан хлопнул Ягнёнка по груди, всё ещё держа обнаженный нож за спиной, и сказал:
– Тише, тише.
Шай поднялась, шатаясь. Мир более или менее остановился, но голова пульсировала. С затылка капала кровь.
– Тише, тише.
Правая рука двигалась с трудом, рёбра болели так, что трудно было дышать, но она направилась к арке. Позади раздавались всхлипывания Ягнёнка.
– Тише… тише…