Шай крикнула: «Ха!», и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как за её спиной через парапет перелез человек.
Она бросила на него взгляд. Кантиец, с прищуренными глазами. Белые зубы за чёрной бородой. В каждой руке по кривому клинку, и, похоже, с их помощью он забирался по стенке мчавшегося фургона – трюк, который был бы достоин восхищения, если бы только этот наёмник не собирался убить Шай. Под угрозой смерти как-то сложно восхищаться.
Она бросила в него лук, но он отбил его локтем, бросился на неё и ударил другой рукой наотмашь. Шай отшатнулась в сторону, и лезвие ударило в парапет. Она перехватила его другую руку и ударила по рёбрам, проскользнув мимо. Фургон тряхнуло, и Шай повалило на бок. Наёмник дёрнул изогнутый клинок, но высвободить из дерева не смог, и тогда вытащил руку из ремня на запястье. К тому времени Шай уже стояла в стойке, вытащила нож и рисовала кончиком небольшие круги в воздухе. Они с наёмником смотрели друг на друга. Оба широко расставили ноги и согнули колени, поскольку трясущийся фургон грозил повалить их с ног, а ветер едва не сдувал с крыши.
– Чёрт, ну и местечко для драки на ножах, – пробормотала она.
Фургон тряхнуло, наёмник чуть оступился и отвёл взгляд от Шай. Она тут же бросилась на него, подняв нож, словно собиралась ударить наотмашь, а потом нырнула вниз и проскочила мимо, рубанув его по ногам. Повернулась, чтобы ударить его в спину, но тут фургон подпрыгнул и закрутил её, ударив о парапет.
Когда Шай повернулась, наёмник приближался, рыча и рассекая воздух кинжалом. Она отпрыгнула назад от первого удара и уклонилась от второго, неотрывно следя за этим размытым пятном металла. Крыша фургона под пятками была вероломной, как зыбучий песок. Третий удар Шай приняла на свой клинок, сталь заскрежетала о сталь, кривой кинжал соскользнул и вспорол рукав, надрезав её предплечье.
Они снова стояли лицом к лицу – теперь оба тяжело дышали, оба немного порезаны, но в целом мало что изменилось. Рука заныла, когда Шай сжала окровавленные пальцы, но они ещё работали. Она сделала ложный выпад, и ещё один, пытаясь вынудить наёмника ошибиться, но тот продолжал наблюдать, размахивая перед собой изогнутым ножом, словно хотел почистить рыбу. По обе стороны от фургона по-прежнему проносилась изломанная долина.
Фургон сильно тряхнуло, Шай на миг потеряла равновесие и с криком свалилась в сторону. Наёмник рубанул по ней, но промахнулся, а она ударила его, и лезвие лишь царапнуло его щёку. От следующего толчка они повалились друг на друга, и он свободной рукой поймал её запястье. Попытался ударить, но кривой кинжал запутался в её куртке. Шай схватила его запястье и вывернула – оно ей нахуй не сдалось, но теперь уже было не отпустить. Их ножи, в полосках крови друг друга, безнадёжно болтались вверху, а сами они, шатаясь, пытались устоять на брыкающейся крыше.
Она пнула наёмника по колену, вынудив отступить, но он был силён, и, качаясь, шаг за шагом прижимал её к парапету, а потом начал склоняться над ней, наваливаясь всем своим весом. Он повернул свой нож, освободившись из её захвата. Оба рычали друг на друга. Дерево вгрызалось ей в спину, и колёса фургона стучали по земле не так уж далеко за её головой. Комья грязи жалили щёку. Рычащее лицо наёмника всё приближалось и приближалось, всё ближе, и ближе...
Она бросилась вперёд и впилась зубами ему в нос, и кусала, кусала, а во рту стало солоно от крови. Наёмник рычал, извивался, вырывался, а Шай вдруг повалилась назад и ухнула, упав за парапет, со стоном грохнулась о стенку фургона, и дыхание перехватило. Нож чиркнул по дороге и каким-то образом остался в сжатых пальцах. Все жилы в плече натянулись так, что, казалось, вот-вот лопнут.
Шай качалась и извивалась, а под ней пролетала дорога. Сквозь сжатые зубы вырывались какие-то безумные звуки, ноги молотили в воздухе, она пыталась достать другой рукой до парапета. Попробовала схватиться и промахнулась, её качнуло, и крутящееся колесо резко ударило по сапогу, едва не сдёрнув с фургона. Она ещё раз схватилась, зацепилась пальцами и со стонами и всхлипами подтянулась, выбиваясь из сил. Всё онемело, но её ещё не победили, и Шай зарычала, влезая обратно на крышу.
Наёмник стоял, шатаясь, вокруг его шеи обвилась рука, а позади виднелось лицо Темпла, и оба рычали сквозь сжатые зубы. Шай бросилась – или даже почти упала – на него, схватила обеими руками его кулак с ножом и вывернула, вывернула вниз, напрягаясь изо всех сил. Подбородок наёмника дрожал, из разбитого носа сочилась кровь, глаза скосились в сторону кончика ножа, который Шай направила к нему. Он сказал что-то на кантийском, качая головой, всё повторял одно и то же слово снова и снова, но она не собиралась слушать, даже если бы понимала. Кантиец захрипел, когда кончик ножа прорезался сквозь его рубашку в грудь, рот широко раскрылся, когда лезвие проникло дальше, по самую крестовину. Шай упала на него, и кровь плёнкой покрыла крышу фургона.
Во рту что-то осталось. Кончик носа. Она его выплюнула и промямлила Темплу:
– А кто правит?