Красная Страна

— Ро! — закричала она, но ее голос пропал. Звуки битвы эхом отражались от каменного потолка, отскакивали от зданий, приходили отовсюду и в никуда. Она перепрыгнула через перила, перескочила канал, где текла вода, вздрогнула, когда огромная фигура показалась за ней, и поняла, что это ствол дерева, изогнутый в форме человеческой фигуры; выбежала на открытое место перед длинным низким зданием и остановилась.

Группа Людей Дракона собралась перед ней. Три старика, две старые женщины и мальчик, все бритоголовые, все вооруженные, и ни один из них не выглядел, словно планировал двинуться с места.

Она подняла меч и заорала:

— Съебитесь с моего пути!

Она знала, что не была впечатляющей фигурой, поэтому ее немного удивило, что они стали пятиться. Затем арбалетный болт ударил в живот одному из стариков, он схватился за него, роняя копье. Остальные повернулись и побежали. Шай услышала топот ног позади, и наемники пронеслись мимо, крича и улюлюкая. Один из них рубанул старую женщину поперек спины, когда она пыталась ухромать прочь.

Шай посмотрела вперед, к тому проходу под аркой, с двух сторон которого были колонны, и он весь был в тени. Ваердинур исчез внутри, Ро тоже, если это была она. Должна была быть.

Она побежала.

Все, что в Коске было лучшего, выходило наружу от опасности. Темпл, низко наклонившись, спешил вслед, прижимаясь так близко к стенам, что мог случайно поцарапать о них лицо; его ногти были настолько заняты с краем рубашки, что она была на полпути к тому, чтобы распустится. Брачио торопился, согнувшись почти пополам. Даже Дружелюбный крался, подозрительно ссутулив плечи. Но в Старике не было страха. Не страха смерти, по крайней мере. Он шагал через древнее поселение, не обращая внимания на стрелы, что то и дело летали; подбородок высоко, глаза блестят, походка лишь немного отличается от пьяной, выкрикивает приказы, которые в самом деле имели смысл.

— Стащите того лучника! — указывая мечом на старую женщину на вершине здания.

— Очистите тоннели! — Взмах в сторону тенистого отверстия перед ними.

— По возможности детей не убивать, сделка есть сделка! — назидательный взмах пальцем в сторону кантийцев, уже измазанных в крови.

Трудно сказать, обращал ли кто-нибудь на него внимание. Компания Милосердной Руки и в лучшие дни была не самой повинующейся.

От Темпла при опасности ничего лучшего не выходило. Он чувствовал себя очень похоже на то, как было в Дагоске, во время осады. Как потел в том вонючем госпитале, и чертыхался, и неуклюже обращался с бинтами, и рвал одежды мертвых на новые бинты. Всю ночь передавал ведра, освещенный огнями, вода расплескивалась, и все впустую. Все сгорело. Оплакивал каждую смерть. Плакал от страданий. Лил слезы от благодарности, что это был не он. От страха, что он будет следующим. Месяцы в страхе, всегда в страхе. С тех пор он всегда был в страхе.

Группа наемников собралась вокруг древнего старца, который рычал неясные оскорбления сквозь сжатые зубы, на языке похожий на старый имперский, и дико махал копьем обоими руками. У Темпла ушло немного времени, чтобы понять, что он слеп. Наемники подскакивали и отскакивали. Когда он поворачивался, один тыкал его оружием в спину, когда он поворачивался снова, другой делал то же. Роба старика была уже темной от крови.

— Надо остановить их? — пробормотал Темпл.

— Конечно, — сказал Коска. — Дружелюбный?

Сержант поймал копье слепого под наконечником одним большим кулаком, другим вытащил свой мясницкий нож из куртки и одним эффективным движением рассек его голову пополам, давая телу упасть на землю и отбрасывая копье.

— О, Боже, — пробормотал Темпл.

— Есть работа! — отрезал Старик разочарованным наемникам. — Найдите золото!

Темпл оторвал руки от рубашки и вцепился в волосы, скребя и царапая. Он пообещал себе, после Аверстока, что никогда не будет стоять и смотреть на это снова. То же обещание, что он сделал в Кадире. А до этого в Стирии. И вот он безропотно стоит здесь. И смотрит. Но он никогда не был силен в исполнении обещаний.

Нос Темпла чесался и чесался. Он тер его ладонью, пока не потекла кровь, и тот снова зачесался. Он старался смотреть только на землю, но звуки заставляли его влажные глаза метаться. На грохот, крики, смех и рев, на хныканье, бульканье, всхлипы и визги. Через окна и двери он улавливал мелькание, мелькание, которое, как он знал, будет с ним, пока он жив. И он направлял свои бегающие глаза в землю и шептал под нос:

— О, Боже.

Как часто он шептал это во время осады? Снова и снова, когда бежал через выжженные руины Нижнего Города; низкий грохот взрывного порошка заставлял землю сотрясаться, когда он катился по телам, ища выживших; и когда он находил их обожженными, испуганными и умирающими, что он мог поделать? Он выучил, что он не кудесник. О, Боже, о Боже. Помощь не пришла тогда. Помощь не придет и сейчас.

— Нам их сжечь? — спрашивал кривоногий стириец, скачущий, как дитя, которое хочет пойти поиграть. Он указывал на гравировки, высеченные на древних стволах деревьев, дерево которых было отполировано годами до блеска, странное и прекрасное.