Так скоро скажет: “Верую” поп Кундяев, а мы ему подпоем: “Товарищи, товарищи, не видно ни зги, и уж нету даже в МЧС теперь губернатора-красавца Сергея Кужегетовича Шойги”. С одной стороны – Навальный революцией грозит, с другой – ментальный ОМОН уж снова дубинки вострит. Куда, спрашивается, интеллигенту податься? Неужели снова влево-влево-влево, чтобы снова, как Александру Блоку в 1917 году, обосраться?
Однако ведь не только работа, но и Зимний дворец, который Эрмитаж, и Лебяжья канавка, где царь, и Летний сад, где Пушкин, и парк Кирова, и гавань, и сфинксы, и многое другое, что детерминирует эти мои доброжелательные строки о городе, который попался мне в самом начале моего осознанного земного пути, который (путь), в чем нет сомнения, ведь когда-нибудь и закончится в определенные Господом сроки, как это случилось уже со многими другими – и писателями, и читателями.
Немного новейшей истории. Если бы новый старый президент подполковник КГБ Шмутин, колдун-орденоносец Чмуров, красавица Валентина, инакомыслящий Серега-десантник, Иванов по фамилии Иванов и прочие питерские удальцы все вернулись бы лучше обратно к себе в Питер домой, то-то стал бы рад этому факту русский народ как родной, но столицу бы чтоб тоже тогда забрали с собой. Чтобы в Питере обратно была столица, а страной пусть правят – да хрен с ними! – все вышеуказанные лица…
И я бормочу временами, глядя в московское свое окно на ДО СИХ ПОР Ленинградский проспект имени Ленина, – вода, вода, вода, небо, небо, небо, мосты, мосты, мосты, люди, люди, люди. Слушай, Ленинград, я тебе спою, а как дальше-то уж и не помню от надвигающегося, как ночь, старческого маразма. Спою что?
Там я видел дивную картину, когда двое пьяниц подвели к магазину опухшую бабу на распухших ногах, бережно усадили ее на пустой ящик из-под спиртного, дали ей в руки гармонь, баба заиграла “Амурские волны”, остальные оборванцы обоего пола принялись танцевать.
Там я посещал своих друзей Владимира Боера и Виктора Немкова, которые нынче стали знаменитыми людьми и асами своего дела, а тогда учились на сценографов в Ленинградском институте театра, музыки и кино, откуда их обоих выгнали. Они снимали комнату в трущобе напротив кожно-венерологического диспансера, рядом с которым зимой продавали из будки горячее пиво, и мы тогда много спорили о путях развития современного искусства, а также, скоро ли накроется медным тазом родная советская власть.
Там я явился однажды ранним утром к чинной даме-секретар-ше в журнал на букву “З” с побитой (случайно) рожей, в рваном кожаном пальто, дыша духами и туманами ночного сидячего поезда, имея в руках записку от В.М. Шукшина, где он предлагал редакции незамедлительно меня напечатать, что, увы, произошло значительно позже по не зависящим ни от кого обстоятельствам. Скорей всего, меня тогда приняли за бомжа, которого Шукшин обнаружил рядом с собой в канаве, но не успел приодеть. Шукшина ведь и самого тогда печатали не “с колес”, а со скрипом.
Там я встретил поэта Виктора Кривулина, который сидел на своей службе, если не ошибаюсь, в рекламном отделе санэпидстанции под громадным плакатом, изображавшим отвратительную муху на говне. Была зима. На столе у поэта были разложены соблазнительные и запретные тогда книжные издания – “Архипелаг ГУЛАГ”, Набоков, “Школа для дураков”. Мы обрадовались друг другу и пошли пить гнусный портвейн в уютную “мороженицу”, так в Питере зовут кафе-мороженое. Была зима, и наши простуженные носы не чувствовали грядущего “ветра перемен”. Что будет после Брежнева? Брежнев, повторяли мы слова “влиятельного советолога Збигнева Бжезинского”.
Там наконец у меня любовь была под музыку пластинки Д. Тухманова “На волнах моей памяти”, любовь, которая ушла, как и всякая любовь, как и всякая вода, которая всегда уходит в недра. Любовь в коммуналке на двадцать соседей, которые принимали меня, наезжавшего туда время от времени из города Д., что на канале Москва – Волга, где я тогда жил, принимали как осознанную необходимость и даже заставляли мыть в очередь общий коридорный пол, просили взаймы денег, иногда получали.
Ну, а мы бы, когда ЭТИ обратно бы уехали, жили в Москве не хуже, чем Чубайс, а кто соскучился по новому старому президенту полковнику КГБ Шмутину, тот иди на вокзал и бери скорей на “Красную стрелу” аусвайс. Приедешь в Питер, останешься довольный, выпьешь пива с семипалатинской колбаской, пойдешь с Московского вокзала в Русский музей, кунсткамеру или даже в Эрмитаж аж, и тогда совершенно не страшны станут новому старому президенту подполковнику КГБ Шмутину и его шестеркам эпатаж, революция и саботаж.