Красная стрела. 85 лет легенде

– Много, да, – согласился Верховенский с водителем. – Ты лишний. Оставайся тут, машину заберешь у сауны, туда прямой троллейбус ходит.

Водитель не соглашался на такой вариант, пугливо посмеиваясь.

– Хорошо, тогда едем все вместе, – предложил Верховенский. – А в сауну зайдешь с нами, и вот эти две девушки, по очереди, помоют тебя. Нет? Ты не измазался еще? Тогда они помоют себя, а ты на них посмотришь? А? Они ужасно грязные, им надо помыться. Ты ведь любишь грязных женщин?

Водитель стал улыбаться добрее, тем более что подыграла стриптизерша, в несколько танцевальных шагов подошла к нему почти в упор, повернулась спиной и вдруг сложилась пополам – всего на одну секунду, – как будто ее ударили по затылку, сломали ровно надвое. Челкой едва не коснулась грязного придорожного снега – и вот уже снова распрямилась во весь рост и, так и не обернувшись лицом к водителю, будто ничего и не было, чуть переступала под свою внутреннюю музыку Юбка ее раскачивалась, как цветок-колокольчик, в ушах водителя, кажется, стоял легкий звон.

– Ну, договорились? – сказал Верховенский водителю; все уже забирались в машину. – Хотя, если тебе девушки неинтересны, – добавил он уже в салоне, – я могу предложить тебе помыть вот этого бородатого парня и расчесать ему бороду.

Водителю про бороду не нравилось, он что-то говорил про полицию, заводя свою, 312-ю, “Ладу”.

– Какая полиция? – отвечал Верховенский. – Тут триста метров, – хотя был в этом районе впервые. – Я доплачу тебе по сто рублей за каждую девушку. За грудь каждой девушки по сто рублей. Сам пойдешь в сауну, пересчитаешь их груди, получишь по сто рублей за каждую грудь. Знаешь, сколько у нее грудей? – Тут он покрепче усадил стриптизершу к себе на колени и довольно бесцеремонно взял ее рукой за скулы, показывая водителю обладательницу нескольких бюстгальтеров. – Вот у нее знаешь сколько? Ты себе даже такого не представляешь. Я тебе просто скажу, а ты сам считай: она бы могла одновременно вскормить трех джигитов вместе с их лошадьми.

Другу стриптизерши пришлось сажать на колени писателя-почвенника, таджикская певица ехала на переднем сиденье одна, ее пастор вздыхал, задавленный, где-то на облучке, в общем, все перепуталось.

Верховенский еще умудрился заставить водителя остановиться возле киоска, купил все, что увидел, расплатился не глядя; продукты в пакетах вывалил таджикской певице на колени, подарил водителю чупа-чупс за вынужденную остановку

Правда, в сауну водителя не взяли, он и не просился, хотя, быть может, надеялся до последнего.

Верховенский первым разделся и умчался в парилку

О, жар. О, жара. О, жаровня.

Долго никого не было. Он поддал так щедро, что в голове стал постепенно раздуваться горячий воздушный пузырь. Улегся на лавку, закрыл глаза, кажется, даже задремал.

Кто-то зашел и вышел. Или не вышел. Никак нельзя было понять, вышел или не вышел.

Верховенский открыл глаза: пусто.

Спустился и пошел в комнату отдыха, к пакетам со снедью. Компания до сих пор переодевалась – Верховенский давно заметил, что люди ужасно медленные.

У таджикской певицы откуда-то оказался с собой купальник, она явилась, когда Верховенский расставлял всякие салаты и бутылки на столе. Все-таки чуть тоньше, чем надо, подумал он, глядя ей на ноги, но юная, такая юная, у таких изящных, юных, тонких женщин особенно удивителен живот – совершенно нереальный.

– Как же работают твои внутренние органы? – спросил Верховенский, бережно прихватив ее за тонкий бок одной рукой (второй прикуривал) – расстояние между пальцами, большим и указательным, – было такое, словно бы он держал бутылку. – Как работают твои внутренние органы? Это же удивительно! Внутри тебя не может поместиться ни один серьезный орган!

– Может поместиться один орган. И даже два могут, – вдруг сказала таджикская певица очень спокойно, – подобным тоном она бы ответила на вопрос заинтересованного и при деньгах человека о диапазоне ее голоса.

Сын пастора образовался у нее за спиною, но не подал вида, хотя все слышал, и все поняли, что он все слышал, и она говорила настолько внятно, чтоб все осознали, что все здесь присутствующие – а их было трое – все слышали и отдают себе в этом отчет.

Тут ввалился армянский массажист – приземистый, крепкий, с очень развитыми руками, в красивых трусах, следом его подруга в белой простыне, писатель-почвенник в трусах попроще, вся грудь и весомый живот поросли курчавым волосом.

Верховенский обрадовался в меру голым друзьям, но все как-то не мог освоиться с мыслью про органы, впечатление было такое, словно ему прислонили чем-то холодным к голове, ко лбу, надо было срочно отогреть это место.