Красная стрела. 85 лет легенде

– Вот! – вдруг вспомнил Верховенский. – Вот, смотрите! Был проводник! Он даже зажигалку мне подарил! – И вытащил из кармана красивую, резную, в виде непонятного зверя зажигалку.

“Дешевка, конечно, – попутно оценил Верховенский этот предмет, – но все равно любопытная штука…”

– Откуда это у вас? – спросила проводница, забрав из рук Верховенского зажигалку.

– Я ж говорю, что он подарил! Проводник! – повторил Верховенский.

– Это Сергея зажигалка, – ответила проводница. – Он погиб неделю назад.

Верховенский шмыгнул носом, поиграл скулами, снова шмыгнул и пошел прочь.

“Хватит уже, – неопределенно сказал себе. – Хватит. Оставьте меня в покое…”

Напоследок оглянулся: да вот же он, спиной к Верховенскому, стоял все тот же проводник, что подарил зажигалку. Верховенский крикнул: “Эй!” – чтоб тот обернулся, – но только голубь взлетел, а из людей никто не отреагировал.

И ладно. И Бог с ними. И пусть.

Дом Верховенского был неподалеку от вокзала. В доме жила мама, ждала молодая жена, беременная, с животом тугим, яблочным, ароматным.

Он открыл своим ключом, из кухни вышла мама, улыбаясь.

– Где? – спросил он.

– Не вставала еще, – ответила мама, вглядываясь в Верховенского.

– Раздевайся, – попросила. – Снимай с себя все. От тебя смрадом несет. Ты где был-то? С кем общался? Сынок?

Верховенский молча, не стыдясь матери, разделся догола и только попросил:

– Ледяную включи мне.

Подсолнухи Анна Матвеева

Туман переполз через трассу, улегся спать в поле. Справа – пшеница, слева – виноградники. Вино и хлеб. – Я дорогу почти не вижу, – пожаловалась Лида. – Мне уже дети какие-то мерещатся, будто они бегут перед нами. С корзинками.

Пескатор глянул на нее с интересом. Лида крепко держалась за руль обеими руками. Давно стемнело, но она так и не сняла темные очки. Некогда было.

Дети с корзинками могут пригодиться, – решил Пескатор. Как и дорожная евхаристия.

– Вон там, смотри, отельчик. Три гордых звезды. Съезжаем? Машина сменила полосу, закрутилась в петлях съезда.

Перед тем как лечь спать, Лида показала Пескатору свои пальцы – они даже после горячего душа не могли разогнуться, привыкли держать руль.

– Восемьсот километров! Ты монстр! – жалобно сказала Лида. И тут же уснула.

Пескатор вышел на балкончик, попытался разглядеть окрестности, но кругом были тьма и туман.

Пескатор был писателем, а Лида умела водить машину, знала четыре языка, разводила костер с одной спички и могла очаровать даже каменную бабу Но если бы спросили Пескатора, кто для него Лида, он сказал бы – муза. Ее слова, наблюдения, мысли, открытия текли прямым ходом в его прозу И это было нормально – потому что именно Пескатор вдыхал в них жизнь, вытаскивал скрытый смысл, как улитку из раковины.

Он был профессиональным литератором, а Лида – она просто такой родилась. Кстати, псевдоним “Пескатор” тоже Лида подсказала. В детстве будущий писатель хвалился перед мальчишками, что знает, как на латыни “рыбак”. Так его и звали до десятого класса.

Так его звали и знали теперь.

Он был достаточно известным писателем, для славы не хватало самой малости. Будто он уже докатил шарик к последним ступенькам – помните эту игру с шариком, катящимся к вершине белой пирамиды?.. Докатил и сейчас медленно, не дыша, пытается загнать его в крошечное жерло.

Тут надо быть очень осторожным! Шарик, зараза такая, только и ждет, что рука человека дрогнет и можно будет весело сорваться с вершины и нестись с удовольствием к подножию.

И опять – начинай все сначала.

Пескатор работал каждый день. Как рыбак, бросал удочку с наживкой глубоко в себя – и смотрел, что клюнет. Иногда не шла даже мелкая рыбешка, тогда Пескатор браконьерствовал – кидал в себя сеть. И там уже хоть что-то, да попадалось, пусть даже мутные воспоминания или давным-давно рассказанные Лидой, застрявшие в дальних углах памяти сюжеты.

Детство Лиды, ее родители, подруги, учеба, первый муж – все давно жило в романах Пескатора, и, как отмечали в последнее время не только завистники, но и поклонники, он начал повторяться.

Сегодня даже сеть не принесла ничего значительного – Пе-скатор уныло записал только хлебо-винные поля и детей-при-зраков, бегущих через дорогу с корзинками. Здесь можно провести аналогию с бездетностью героини. Которой еще нет – ни героини, ни бездетности.

Придется будить Лиду.

Пескатор прилег рядом с музой, брезгливо отодвинул подальше от себя гостиничное одеяло.

– Лида, мне нужна твоя помощь.

Подруга промычала что-то не слишком вдохновляющее, ничем не напоминающее игру на лире, и перевернулась на другой бок. Пескатор попробовал потрясти ее за плечо, но Лида спала так крепко, что писатель тоже зевнул. Человек ведь. Хоть и сочиняющий.

Он уткнулся носом в подушку и уже через минуту видел во сне черные круглые буквы, поднимающиеся по скользким ступеням вверх.