Красная стрела. 85 лет легенде

На Верховенского смотрел незнакомый мужчина, очень приличный, белолицый, явно раздосадованный.

– Я понимаю, что вам хочется спать, – сказал он. – Но отчего все-таки именно в моей кровати, которую я оставил полчаса назад? Вам не хотелось согревать своим телом простынь? Вы предпочитаете для сна теплую постель?

Самое неприятное, что вослед раздосадованному господину вошла молодая женщина, очень красивая, независимого вида.

Верховенский вспомнил, что за минуту до его пробуждения была остановка поезда. Судя по всему, это была последняя станция перед его городом.

Молодая женщина поставила красивую сумку в самый дальний край нижней полки, а после изящно уселась сама, закинув ногу на ногу. Она была в отличных, остроносых, украшенных цепочками и серебряными бляхами сапожках. Внешне все происходящее в купе ее не волновало. Но Верховенский отлично знал такой сорт молодых женщин: за этой бесстрастностью стояло идеальное, до миллиметра выверенное презрение к дурно пахнущему человеку, к чему-то забравшемуся в чужую кровать.

“Как будто эта сука сама никогда не была в чужой кровати!” – зло подумал Верховенский.

– Вы как-то поясните свое поведение? – спросил между тем строгий господин.

– Вы хотите лечь? – спросил Верховенский, едва разлепив ссохшиеся губы и с трудом шевеля языком.

– Вы предлагаете мне лечь рядом с вами?

– Мы через пятнадцать минут уже приедем, – сказал, изнемогая от хаоса в голове, Верховенский.

– То есть что нам зря время терять? Пятнадцать минут у нас есть?

– Черт! Чертовщина! – сказал Верховенский, садясь, – внутренности головы качнулись, как холодец, – обнимая себя за холодные и мокрые плечи, он почти прокричал: – Меня сюда уложил проводник! Слышите? Проводник! Подайте мне мои джинсы!

– Проводник? – переспросил строгий господин, джинсы, оставшиеся внизу, естественно, не подавая. – Сейчас мы спросим у самого проводника.

“Сейчас придут опять… а я в трусах… в чужой кровати…” – грустно, будто бы предсмертно думал Верховенский.

– Извините! – позвал он молодую женщину, сидящую внизу. – Мне очень неудобно! Но не подадите ли вы мне джинсы?

Она подняла на него глаза и тут же спокойно отвернулась к окну, будто бы ничего не слышала. За окном столбы замедляли свои прыжки, неразличимые на скорости провода, медленно расплетались, становились видны, их можно было сосчитать. Верховенский сосчитал: шесть. Кажется, шесть проводов или около того.

Пришла проводница в синей юбке.

– Просто нет слов, – сказала она. – У вас все в порядке с психикой, молодой человек? Вы что тут вытворяете?

Объясняться, сидя в трусах на чужой кровати, было нелепо, и, плюнув на все, Верховенский спрыгнул вниз.

Молодая красивая женщина поднялась и демонстративно вышла вон.

Строгий господин хотел вроде бы остаться в качестве благодарного свидетеля расправы проводницы над этим ничтожеством, однако желание что-то важное сообщить незнакомой молодой женщине до прибытия поезда пересилило. Произнося что-то насмешливое в адрес Верховенского, но обращаясь уже к изящной даме, строгий господин исчез из проема дверей.

Проводница, кусая губы, мазнула взглядом по одевающемуся Верховенскому и тоже вышла.

Он быстро облачился – его мучили разом и озноб, и ужас, и похмелье, и тошнота, и страх, и полсуток не покидающее его чувство гадкого бреда.

Заметил красивую сумку, которую оставила молодая женщина.

“Я устрою тебе, тварь, – подумал Верховенский. – Джинсы тебе сложно подать мне, тварь. Смотри теперь, как будет!”

За всю жизнь Верховенский ни разу ничего не украл и даже не имел подобных желаний. Но тут в нем разом выросло огромное бесстыдное чувство – более острое, чем элементарный соблазн. Он раскрыл молнию чужой сумки – это было почти так же, как потянуть молнию на юбке, только еще хуже, еще болезненней, еще жарче для сердца.

Верховенский, не разбираясь, рыл там рукой, желая на ощупь понять, какая вещь самая лучшая, самая дорогая, самая нужная этой пренебрегшей им, его джинсами, его обществом твари.

Но загрохотала дверь, и Верховенский резво отпрянул, угодив спиной ровно в объятия строгому господину.

– Да исчезнешь ты отсюда или нет! – сказал строгий господин, пытаясь разминуться в купе с Верховенским.

Верховенский почти выбежал в коридор.

Поезд замедлял ход, пассажиры выстроились в очередь у выхода.

Вид за окном дрогнул и встал. По недвижному асфальту пошли в разные стороны ноги.

Верховенский заглянул в первое купе и нашел там свою куртку.

Долго еще озирался: не забыл ли чего?

Но у него ничего не было.

Выходил из вагона последним. На улице стояла уставшая проводница – под глазами темные круги. Такие бывают от недосыпа и еще, если перед вами недавняя вдова.

Проводница с какими-то смешанными, неясными чувствами смотрела на Верховенского.

– Вы ужасный пассажир, – сказала она. – Лучше бы мне вас больше никогда не видеть.

– Я ни в чем не виноват, – всплеснул руками Верховенский. – Меня в чужое купе отправил проводник! Неужели вы думаете, что я сам бы туда пошел!

– Какой проводник! – ответила синяя юбка. – Тут только я проводница! Никто вас не мог отправить, не выдумывайте!