Красная стрела. 85 лет легенде

Сколько зажигалок он оставил на пьяных столах – ими наверняка можно было бы зажечь свечи для всех православных святых поголовно и подпалить заодно несколько вражеских конюшен.

Но сейчас не было ни одной зажигалки и ни одного святого поблизости, чтоб дал прикурить. Только сам Верховенский отдавал конюшней.

Вроде бы оставалась зажигалка в куртке – но возвращаться в купе он боялся.

Какая же глупая ситуация: с одной стороны, все-таки хорошо, что он не проходит по делу об убийстве, но зато теперь непонятно из чего получился натуральный грабеж.

Ох!

Раскрылась дверь в тамбур, заглянул мужчина в синей форме – тоже, видимо, проводник.

Верховенский притих. В зубах его притихла сигарета, не шевелясь.

– Вообще здесь не курят, – сказал проводник.

Верховенский виновато сморгнул.

– Че там у вас стряслось? – спросил проводник, вытаскивая из кармана зажигалку – большую, красивую, резную, в форме зверя, – и подал ее Верховенскому.

Проводник был симпатичный, улыбчивый, с ямочкой.

Верховенский нерешительно прикурил. Попытался было вернуть зажигалку, но проводник отмахнулся:

– Дарю! Я неделю назад курить бросил!

Верховенский, чуть ли не впервые в жизни угодив в скользкую ситуацию, ответил просто и честно:

– Мне показалось, что он умер! Я решил проверить! Не будешь же труп трогать за голову: а вдруг живой? Я решил потрогать за ногу!

– Показалось, что умер? – проводник довольно хохотнул. – Умер и лежит, спать не дает? – он еще раз хохотнул.

Верховенский тоже улыбнулся – слабо, пристыженно, просительно.

– Первый раз такая ерунда, – пояснил он. – А тут еще мы выпили… В баню пошли…

Верховенский внимательно посмотрел на проводника, тот, приветливо щурясь, слушал и спокойно ждал продолжения речи.

– Ив бане, – закончил Верховенский, – ко мне в парилку зашел дед, поросший белым волосом, гадкий на вид. То есть не зашел, а показался.

– Показался? – проводник широко улыбнулся. – То есть он не с вами был?

– Не с нами, – сказал Верховенский. – Его вообще не было.

– Добрый дед-то? – спросил проводник заинтересованно.

– Вроде да, – ответил Верховенский.

– Это банник, – сказал проводник весело и уверенно, как про своего знакомого. – Банник паровой.

– Что это? – спросил Верховенский.

– Нечисть! – просто ответил проводник, но посреди слова закашлялся и долго кашлял, согнувшись. Откашлявшись, пояснил с улыбкой:

– Курить, говорю, бросил неделю как… А тянет. Ни от одной привычки не отвяжешься никак!

Они постояли молча. Верховенскому все-таки было не по себе.

– Что теперь, полицию вызовут? – наконец спросил он проводника.

– Да ладно, какая полиция, – отмахнулся проводник. – Иди, досыпай…

– Я, знаете, не хочу. Боюсь. Я, наверное, тут в тамбуре постою, – сказал Верховенский.

Проводник внимательно посмотрел на него, вздохнул, попутно полюбовался на один, а затем на второй носок своих отлично вычищенных ботинок и решил:

– Иди в шестое купе, хорошо? Там нет никого.

* * *

Верховенский докурил.

Чем дальше курил – тем меньше было удовольствия. Во рту стоял мясной вкус – притом что это был вкус собственного мяса.

По вагону он прошел быстро, пугаясь, что дверь в его купе будет распахнута – тогда ему придется столкнуться с ожившим трупом и еще о чем-то объясняться.

Но нет, все купе были закрыты.

Верховенский нашел шестое и поскорей спрятался там. Оно оказалось пустым. Это было прекрасно. Кабы не голова – совсем было бы хорошо. Но пока было совсем плохо.

Он в очередной раз снял рубаху и джинсы и опять взобрался на верхнюю, уже расправленную полку и зарылся в одеяло. Сделал там себе домик, лежал в темноте, дыша освежеванным телом, ежиной мочой, вареной печенью, плесенью, вчерашним спиртом, прокисшим пивом. Уютно…

“Куртку потом заберу… Перед самым выходом…” – решил Верховенский.

Но опять укусила булавочная игла, и он, сев, остро и болезненно вспомнил (он же только что видел!): рядом с его прошлым купе не было никакого одноместного – а сразу закуток проводницы.

“Это, что ли, проводница так развлекалась? – спросил он сам себя. – Ас кем? С этим вот вторым проводником?”

Минуту Верховенский сидел, потом у него стали мерзнуть плечи, и он снова улегся.

“Чего ты всполошился-то? – поинтересовался сам у себя. – Ну, проводница и проводница… Хотя голос ведь совсем не ее был!”

“А с чего ты взял, что не ее?”

“Не похож!”

“Женщины, когда так делают, – они тоже не совсем на себя похожи, и этот их голос ты никогда не услышишь, даже если очень попросишь! Даже… если очень…”

Верховенский начал задремывать – в полудреме вспоминая, что в прошлом купе… этот ограбленный труп с носом и желтыми зубами… он почему-то был похож на полицейского, что возвращал ему паспорт… а деньги, кстати, зажал… да и все остальные соседи по прежнему купе… оба мужика… тоже почему-то были похожи друг на друга и на этого носатого… и как сильно пахнет плотью… землей какой-то…

– О как! – громко сказали рядом с Верховенским.

Выждав секунду, он осторожно выпростался из-под одеяла, успев подумать, что это полицейский из дежурной части явился, или, скорее, труп из прошлого купе, или они оба в одном носатом, в черных крапинах лице.