Красная строка. Коллективный сборник №2

Здание подмосковного санатория, возведённое в сталинскую эпоху, величественное и монументальное, архитектурно напоминало павильоны Выставки достижений народного хозяйства. Корпус окружали вековые липы, сосны и ели, среди которых для восстановления сердец проложены «дозированные» маршруты. Ранним утром дорожки расчищали от выпавшего за ночь снега, а его нынче изрядно – и большими хлопьями и мелкой изморосью снег сыпал и сыпал почти непрерывно, будто небо возвращало земле долг за прошлые годы.

Группа отдыхающих, совершив утренний моцион, выстраивалась полукругом у входа, и врач лечебной физкультуры, достав секундомер, говорила:

– Так, нашли пульс, внимание, приготовились, и – р-р-раз!

Больные молча считали пульс, внимательно прислушиваясь к толчкам крови внутри себя.

– Стоп! – командовала врач.

– Шестнадцать… двадцать два… семнадцать… восемнадцать… двадцать пять, – слышались ответы.

– У кого за двадцать – не есть хорошо, скажу я вам. Им надо маршрут сократить… – выносила приговор врач лечебной физкультуры.

После прогулки все собирались в столовой на завтрак. Овсянка, тушёные овощи с тоненькой вкусной сосиской, бутерброд и чай из пакетика – «пыль индийских дорог», как называл его сосед по столу, всё неторопливо поглощалось под застольную беседу. Я не прислушивался, потому что за противоположным столом внимание привлекла милая женщина. Смотрел пристально и долго, но она взгляда моего совершенно не замечала, более того – мне показалось, что она никого и ничего не замечала вокруг, потому что внимательно смотрела на мужчину напротив и о чём-то оживлённо говорила ему. Передо мной бильярдным шаром светилась его лысина. Он отвечал, и по лицу её было заметно, что каждое слово находило тот, или иной отклик. То глаза её лучились радостью, то вдруг как-то мило и кокетливо морщился лобик, и она махала на собеседника ложкой, то вздрагивала верхняя губка с налётом овсянки и треугольником поднималась кверху, обнажая ровные зубки… Но глаза! Глаза её не давали мне покоя! Они излучали такую силу любви, что я невольно задавался вопросом: кто эта пара? Муж и жена? Как странно…

Семейных пар в санатории было достаточно: пары старичков, проживших вместе не один десяток лет, и вдруг один из них, перенёс инфаркт, или коронарное шунтирование; такие не разлучались и здесь, но трогательно поддерживали друг друга, – они, как правило, виновато смотрели – что вот, мол, доставляю теперь тебе столько хлопот, прости уж. Так смотрела старушка на своего старика, который нёс ей, боясь расплескать, тарелку супа, – их я приметил вчера. Или пары среднего возраста, перепуганные случившимся недугом одного, растерянно поглядывали друг на друга, привыкая жить по новым правилам. Или чужие люди, познакомившиеся здесь, испытав взаимное расположение недавно, мило беседовали о своих анализах, сосудах, холестерине, сахаре в крови, врачах. «Что вы говорите, неужели холестерин восемь! Это много. А сахар? Ну, этот-то врач – пустое место! И почему таких держат?» – они смотрели друг на друга понимающими, печальными глазами…

Завтрак заканчивался, пациенты вставали и расходились на утренние процедуры. Из-за стола встали и «мои». Лысый оказался крупным мужчиной, сравнить которого уместно с лосем, она же – небольшого роста, ладненькая, лет пятидесяти, умело скрывшая недостатки полнеющей фигуры зрелой женщины лёгким, газовым парео. Он шёл впереди, она перебирала ножками следом. Её лицо мне кого-то напоминало, и я мучительно вспоминал – кого? И вдруг – вспомнил! Ну, да, конечно, она была похожа на актрису Елену Соловей из михалковского «механического пианино». «Надо же», – подумал я и поразился тому, что в мире действительно очень много похожих людей, чуть ли не двойников. Почему так получается? Или у природы не хватает фантазии? Или хочет повторить понравившийся вариант? Но скорее – все мы в каком-то поколении родственники и похожи на одного из пра-пра-пра-пра-пра…

К обеду «Софи», так про себя я прозвал милую женщину, похожую на актрису Елену Соловей, пришла с новой причёской – голову украшали задорные кудряшки, она много смеялась, от чего эти кудряшки казалось звенели колокольчиками. Однако внимание я переключил теперь к нашему столу, где появился новенький – молодой парень, и мы, удивлённые его возрастом (на вид лет тридцати), задали один вопрос:

– Ну мы, ладно, люди пожившие, а ты почему сюда попал и с чем?

– После инфаркта… Обширного, – прозвучал ответ.

– Рановато… Тебя как звать-то?

– Иван.

Я присмотрелся к нему. Худое лицо со впалыми щеками, добрые голубые глаза в соломке ресниц, и ещё обратил внимание на его левую руку с куском хлеба, – у ладони не хватало двух пальцев, безымянного и мизинца.

– Травма? – спросил я, кивнув на увечную руку.

– Ранение… Руку вообще еле собрали.

– Где же тебя угораздило? – полюбопытствовал сосед.

– В Донецком аэропорту. Слышали небось, что там творилось. Вот там и угораздило.

Мы, «пожившие», замолчали, – чувство вины перед этим парнем воцарилось за столом и не оставило места для обычной болтовни и шуток.