Красная строка. Сборник 3

А каждые выходные зверь, казалось, уже готов был сожрать ее окончательно. Но каждые выходные он оттягивал это удовольствие до следующих. В доме ее, в двухкомнатной квартире, стало совсем тихо. Не звонил даже телефон. Тишина сводила с ума. Особенно неприятной была мысль о том, что теперь другую женщину ее муж обнимает и руками, и ногами, и одеяло скидывает с другой уже постели. О том, что он ест сегодня на завтрак у другой женщины. О том, какое у них настроение после сегодняшней ночи. О том, что делали они этой прошедшей ночью, пока она то усыпляла зверя, то просыпалась и в ужасе вспоминала о реальности.

Раз летом она окунулась в источник при Саввино-Сторожевском монастыре. Вода даже не обжигала. Вода была настолько нечеловечески ледяной, что шокировала. Нужно было только решиться зайти в воду и сделать нырок. А из воды уже вышла другая она. По дороге назад заснула и проснулась с ощущением, что зверь отодвинут немного, что появился зазор между ней и зверем ее боли.

Время шло, и она научилась увеличивать зазор. Она стала больше читать. Читала практически все выходные напролет. Покупала собрания сочинений классиков и современные книги. Платила от двух до пяти рублей за книгу. Хорошая зарплата программиста позволяла. Она, конечно, читала и раньше, в детстве, в отрочестве, в юности. Тогда все читали. Не было компов и планшетов. Не было обилия развлечений, и детских клубов не было.

Во двор ее в юности не тянуло. Сходила пару раз. Посмотрела на раскрасневшиеся лица одноклассниц, обжимавшихся со «своими» парнями, на парней, и у самой кровь в жилах заиграла и как-то ярче загорелся снег в свете фонарей от приближения того самого, ее дворового друга, точнее того мальчика, который мог бы им стать, но не стал. Ее пару раз гулять не пустила мать, а потом как-то само расхотелось. И она читала. Читала тогда, читала потом в последнем классе, читала в институте, читала, пока ждала мужа, если он уезжал к друзьям дарить подарки крикунам.

Но теперь она читала запоем. Не отрываясь по много часов подряд. Из глаз текли слезы, она моргала, вытирала их платочком, делала перерывы на поесть и в туалет. И читала снова. Корешки множились на полках, а мудрость и сила жизни – в ее голове. И, главное, ее главный враг, ее боль хоть как-то стихала.

Несколько раз она ходила в храм около дома, в конце девяностых многие приходили к вере. Она тоже пыталась найти в этом что-то для себя. Но это был именно поиск чего-то для себя, а не Бога как высшей инстанции. Это не был путь к Богу, это был путь для себя. И он оказался тупиковым. Она не понимала песнопений и понимать не хотела. Она хотела быстрой панацеи от всех тягот. Батюшка рекомендовал ей взять ребенка из детского дома. Она уже ничего сама не хотела. А послушания безропотного не было.

Во время жизни с мужем брать ребенка из детдома она не хотела. Когда она сама была ребенком, соседка взяла девочку из детдома, девочка была маленькая, пухленькая, голубоглазая, милая такая, симпампулечка. Это было сначала, потом она стала превращаться в рыжую бестию, гуляла напропалую, пила, спала с ребятами. А соседка была директором воскресной школы, преподавала закон Божий. И ей, соседке, да и окружающим, было так стыдно, стыдно. Соседка промучилась двадцать пять лет, а потом отвечала просто, что плохая наследственность взяла вверх.

Поэтому ребенка из детского дома она брать не хотела.

– Ничего, ничего, – успокаивала она себя, – будет и на нашей улице праздник, пусть и без детского смеха. У меня нет детей, но это же не преступление. По сути, даже не беда. Я тихо живу, не делаю других людей несчастными, счастливыми не делаю тоже. Но все это зависит не от меня, не от меня…

Муж ушел. А она осталась. И всю еще такую долгую жизнь она вспоминала и помнила его, его прикосновения, его любовь.

Вот их свадьба. У нее белое платье прямого фасона. Он в костюме. Счастье от того, что сбылись мечты о семье. Что сумрак бытия не смог поглотить радость жизни, что они женятся. Он прижимает ее к себе и улыбается во весь рот, как мальчишка. Она щурится на солнце и улыбается загадочно, ровно так, как любит ее он.

Вот их первая встреча. Они так долго глядели друг другу в глаза, то чуть прищурившись от улыбки, то прямо и серьезно, как бы говоря: «Я взрослый человек, и вижу, вы тоже», то опять едва заметно улыбаясь.

Он был режиссером, мало кому известным, и фотографом, чуть более успешным. Шел тысяча девятьсот семидесятый год. А в следующем 1971 году они вместе ездили в его командировку и ее отпуск, делать фотографии для иллюстрированной книги «Памятники архитектуры Средней Азии». Стоял апрель. Вечерами тени от деревьев падали на стену бокового фасада Медресе Кукельдаш и были длиннее дневных, а люди в Бухаре ходили, по советскому обыкновению, в рубашках.

Целыми днями они фотографировали. Он показывал ей ракурсы, находки, советовался. Она хвалила, но не перехваливала, она была в восторге от этого знойного мира, от высокого синего-синего неба, без единого облака, от постоянного солнца.