Просить мать было бесполезно, и Соня в нетерпении провела весь оставшийся день. Мало того, прибежал Славик, и на груди у него было только две медали, третью он потерял где-то в засаде, и глаза его были зарёваны. Искали медаль все вместе, но никому не повезло её найти. Все мальчишки понуро разошлись по домам.
Славик снял с рубашки оставшиеся медали и передал их во вспотевшие от потрясения Сонечкины ладони. Когда мать ушла в огород полоть картошку, она достала их из тайника и приколола на прежнее место. Ей не игралось и не пелось. Ей хотелось куда-нибудь подеваться на время, хоть провалиться под землю или потеряться в лесу, чтобы мама пожалела её, когда её найдут после долгих поисков, и тем самым миновать неприятности, которые ждали её впереди. Она села на порог крыльца и стала разговаривать со своей куклой.
– Знаешь Даша, когда я стану мамой, я никогда не буду ругать свою дочку, а буду только хвалить её и кормить конфетами. Чтоб она ничего не боялась и была самой счастливой и весёлой.
Утром мать подошла к комоду. Соня замерла. Её трясло, и внутри всё болело. Притворяясь спящей, она подглядывала из-под дрожащих ресниц за действиями матери и ждала взбучку. Но мать выдвинула только верхний ящик комода, где лежали Сонечкины вещи. Достала нарядное, самой сшитое платье с кокеткой, с рукавчиком фонарик и белые носочки.
– Соня, быстро вставай! Или я одна пойду на почту!
Страх миновал от одного воспоминания о посылке. Соня скатилась с кровати, умылась под рукомойником, села за стол и на удивление матери съела всю манную кашу. Потом схватила с диванчика своё платье и стала его надевать. Крутнулась волчком на пяточке. Платье раскрылось куполом, приведя в восторг свою хозяйку. Соня надела носки, обула сандалии.
– Вот и всё, я готова! – всплеснула она руками…
Два села: Ирицы и со смешным названием Крендельки, разделённые незримыми границами, имели одну реку и несколько вырытых прудов – «Колхозный», «МТСовский» и «Ирицкий». В каждом селе по церкви. Только одна действующая в «Крендельках» – храм «Воскресение Словущего». Другую, в «Ирицах», закрыли под будущий Дом культуры. Совхоз имел многочисленные добротные коровники и поля – глазом не окинешь, засеянные пшеницей, кукурузой, горохом, овсом. А вот лугов, пестрящих луговыми цветами, осталось счёт на пересчёт. Хозяйские коровы да козы паслись по оврагам вместе с колхозными. А оврагов здесь хватает. Местность холмистая, семь оврагов и в каждом ручей. Ранней весной несут эти ручьи бурные вешние воды с тающих на полях и буграх снегов в реку «Кирица», а она в реку Проню. На каждом бугре улицы, названные «порядками». На одном таком порядке и жили Сонечка с её мамой и другие герои рассказа.
Путь до почты не близок, километра полтора-два. По просёлочной дороге шагали два человека, взрослая женщина в тёмной юбке и тёмной блузке, поверх жакет бостоновый и рядом с ней девочка в цветастом штапельном платье. Прошли мимо болотца с камышами и плавающими утками с жёлтыми утятами.
– Ути, ути… – не забыла Сонечка покликать их.
Луг с одиноким деревом. По ранней весне дети постарше играли здесь в лапту. Красный флаг на крыше сельского совета, вздрогнув от лёгкого ветерка, помахал им вслед. А Сонечка помахала ему. Прошли мимо огородов с цветущей картошкой и вышли на широкую дорогу, по которой изредка проезжали грузовые машины. На пункт разлива керосина пропылил бензовоз. А вот и гужевой транспорт. Ленивая лошадка тащила за собой телегу с будкой хлеба в сельский магазин.
Мать и дочь шли, о чём-то разговаривая. Всё больше девочка. Она приставала к матери с расспросами, держалась за её руку и постоянно подпрыгивала, то на одной ножке, то на другой.
– Мам, а в посылке конфеты будут?
– Получим, увидим!
– Мам, а посылка большая!
– Получим, увидим!
– Хорошо бы большая и конфет в ней побольше! Мам, а если в ней нет конфет?
– Сонь, помолчи, а! Голова от тебя разболелась. И прекрати прыгать, всю руку мне оттянула.
Соня замолчала, но ненадолго.
– Мам, а посылка в авоську влезет?
– Ты опять за своё?
Соня осеклась, надула губы. И тут рядом с ними остановилась идущая навстречу женщина. С точки зрения Сонечки она была очень уж старая: в длинной чёрной перелицованной юбке и серой вязаной-перевязанной кофте. У висков, из-под белого ситцевого платка, вились непослушные седые волосы, а на ногах сандалии почти такие же, как у неё, только большие.
– Тася, это ты что ли? – сняла она с плеча сумки наперевес и поставила их на землю.
– Я! Что, трудно узнать?
– Да нет, та же походка и стать! – А я вот к сестре иду, давно не видались.
– А мы вот идём на почту за посылкой, моя сестра из Ленинграда прислала.
Женщина переключила взгляд на Сонечку.
– Это, чья же такая хорошая девочка? – погладила она её по мягким волосам шершавой ладонью. На-ка, возьми пряничка, съешь! – Сиротка…
– Почемуй-то она сиротка? У неё мать есть!
– Не обижайся, Тася. Я ведь не со зла. Уж больно мне жалко тебя, ведь одна с крохой на руках осталась. Эх, как время-то бежит, не ухватишь! – Как живёшь-то, Тася?
– Живу… Не как хочется, а как можется.