Красная Звѣзда

— Еще семьдесятъ лѣтъ тому назадъ, когда изсякли запасы каменнаго угля, а переходъ на водяную и электрическую энергіи былъ далеко еще не завершенъ, намъ, чтобы выполнить громадную перестройку машинъ, пришлось истребить значительную долю дорогихъ намъ лѣсовъ нашей планеты, что на десятки лѣтъ обезобразило ее и ухудшило климатъ. Потомъ, когда мы уже оправились отъ этого кризиса, лѣтъ двадцать тому назадъ оказалось, что приходятъ къ концу желѣзныя руды. Началось спѣшное изученіе твердыхъ сплавовъ алюминія, и громадная доля техническихъ силъ, которыми мы располагали, была направлена на электрическое добываніе алюминія изъ почвы. Теперь, по вычисленіямъ статистиковъ, намъ угрожаетъ черезъ тридцать лѣтъ недостатокъ пищи, если до того времени не будетъ выполненъ синтезъ бѣлковыхъ веществъ изъ элементовъ.

— А другія планеты? — возразилъ я. — Развѣ тамъ вы не можете найти, чѣмъ пополнить недостатокъ?

— Гдѣ? Венера — повидимому, еще недоступна. Земля? Она имѣетъ свое человѣчество, и вообще до сихъ поръ не выяснено, насколько удастся намъ использовать ея силы. На переѣздъ туда нужна каждый разъ громадная затрата энергіи; а запасы радіирующей матеріи, необходимой для этого, по словамъ Мэнни, который недавно разсказывалъ мнѣ о своихъ послѣднихъ изслѣдованіяхъ, очень не велики на нашей планетѣ. Нѣтъ, трудности повсюду значительны; и чѣмъ тѣснѣе наше человѣчество смыкаетъ свои ряды для завоеванія природы, тѣмъ тѣснѣе смыкаются и стихіи для мести за побѣды.

— Но всегда же достаточно, напр., сократить размноженіе, чтобы поправить дѣло?

— Сократить размноженіе? Да вѣдь это и есть побѣда стихій. Это — отказъ отъ безграничнаго роста жизни, это неизбѣжная ея остановка на одной изъ ближайшихъ ступеней. Мы побѣждаемъ, пока нападаемъ. Когда же мы откажемся отъ роста нашей арміи, это будетъ значить, что мы уже осаждены стихіями со всѣхъ сторонъ. Тогда станетъ ослабѣвать вѣра въ нашу коллективную силу, въ нашу великую общую жизнь. А вмѣстѣ съ этой вѣрой будетъ теряться и смыслъ жизни каждаго изъ насъ, потому что въ каждомъ изъ насъ, маленькихъ клѣтокъ великаго организма, живетъ цѣлое, и каждый живетъ этимъ цѣлымъ. Нѣтъ! сократить размноженіе — это послѣднее, на что мы бы рѣшились; а когда это случится помимо нашей воли, то оно будетъ началомъ конца.

— Ну, хорошо, я понимаю, что трагедія цѣлаго для васъ всегда существуетъ, по крайней мѣрѣ, какъ угрожающая возможность. Но, пока побѣда остается еще за человѣчествомъ, личность достаточно защищена отъ этой трагедіи коллективностью; даже когда наступаетъ прямая опасность, гигантскія усилія и страданія напряженной борьбы такъ ровно распредѣляются между безчисленными личностями, что не могутъ серьезно нарушить ихъ спокойнаго счастья. А для такого счастья у васъ, кажется, есть все, что надо.

— Спокойное счастье! Да развѣ можетъ личность не чувствовать сильно и глубоко потрясеній жизни цѣлаго, въ которомъ ея начало и конецъ? И развѣ не возникаетъ глубокихъ противорѣчій жизни изъ самой ограниченности отдѣльнаго существа по сравненію съ его цѣлымъ, изъ самаго безсилія вполнѣ слиться съ этимъ цѣлымъ, вполнѣ растворить въ немъ свое сознаніе и охватить его своимъ сознаніемъ? Вамъ непонятны эти противорѣчія? Это потому, что они затемнены въ вашемъ мірѣ другими, болѣе близкими и грубыми. Борьба классовъ, группъ, личностей отнимаетъ у васъ идею цѣлаго, а съ ней и то счастье, и тѣ страданія, которыя она приноситъ. Я видѣлъ вашъ міръ; я не могъ бы вынести десятой доли того безумія, среди котораго живутъ ваши братья. Но именно поэтому я не взялся бы рѣшить, кто изъ насъ ближе къ спокойному счастью: чѣмъ жизнь стройнѣе и гармоничнѣе, тѣмъ мучительнѣе въ ней неизбѣжные диссонансы.

— Но скажите, Энно, развѣ, напр., вы не счастливый человѣкъ? Молодость, наука, поэзія и навѣрно, любовь… Что могли вы испытать такого тяжелаго, чтобы говорить настолько горячо о трагедіи жизни?

— Это очень удачно, — засмѣялся Энно, и странно звучалъ его смѣхъ. — Вы не знаете, что веселый Энно одинъ разъ уже рѣшилъ было умереть. И если бы Мэнни всего на одинъ день опоздалъ написать ему шесть словъ, разстроившихъ всѣ расчеты: «не хотите ли ѣхать на Землю?», — то у васъ не было-бы вашего веселаго спутника. Но сейчасъ я не сумѣлъ бы объяснить вамъ всего этого. Вы сами увидите потомъ, что если есть у насъ счастье, такъ только не то мирное и спокойное счастье, о которомъ вы говорили.

Я не рѣшился итти дальше въ вопросахъ. Мы встали и вернулись въ музей. Но я не могъ больше систематически осматривать коллекціи: мое вниманіе было разсѣяно, мысли ускользали. Я остановился въ отдѣлѣ скульптуры передъ одной изъ новѣйшихъ статуй, изображавшей прекраснаго мальчика. Черты его лица напоминали Нэтти; но всего больше меня поразило то искусство, съ которымъ художникъ съумѣлъ въ несложившемся тѣлѣ, въ незаконченныхъ чертахъ, въ тревожныхъ, пытливо вглядывающихся глазахъ ребенка воплотить зарождающуюся геніальность. Я долго, неподвижно стоялъ передъ статуей, и все остальное успѣло исчезнуть изъ моего сознанія, когда голосъ Энно заставилъ меня очнуться.