Я замѣтилъ, что мужское и женское сложеніе сходны въ большей мѣрѣ, чѣмъ у большинства земныхъ племенъ: сравнительно широкія плечи женщинъ, не такъ рѣзко, благодаря нѣкоторой полнотѣ, выступающая мускулатура мужчинъ и ихъ менѣе узкій тазъ сглаживаютъ разницу. Это, впрочемъ, относится главнымъ образомъ къ послѣдней эпохѣ, — къ эпохѣ свободнаго человѣческаго развитія; еще въ статуяхъ капиталистическаго періода половыя различія выражены сильнѣе. Очевидно, домашнее рабство женщины и лихорадочная борьба за существованіе мужчины искажаютъ ихъ тѣло въ двухъ несходныхъ направленіяхъ.
Ни на минуту не исчезало во мнѣ — то ясное, то смутное — сознаніе, что передо мною — образы чужого міра; оно придавало всѣмъ впечатлѣніямъ какую-то странную, полупризрачную окраску. И даже прекрасное женское тѣло этихъ статуй и картинъ вызывало во мнѣ непонятное чувство, какъ-будто совсѣмъ не похожее на знакомое мнѣ любовно-эстетическое влеченіе, а похожее скорѣе на тѣ неясныя предчувствія, которыя волновали меня когда-то давно, на границѣ дѣтства и юности.
Статуи раннихъ эпохъ были одноцвѣтныя, какъ у насъ; позднѣйшія — естественныхъ цвѣтовъ. Это меня не удивило. Я всегда думалъ, что отклоненіе отъ дѣйствительности не можетъ быть необходимымъ элементомъ искусства, что оно даже анти-художественно, когда уменьшаетъ богатство воспріятія, какъ одноцвѣтность скульптуры, — что оно въ этомъ случаѣ не помогаетъ, а мѣшаетъ художественной идеализаціи, концентрирующей жизнь.
Въ статуяхъ и картинахъ древнихъ эпохъ, какъ въ нашей античной скульптурѣ, преобладали образы величественнаго спокойствія, образы безмятежной гармоніи, свободной отъ всякаго напряженія. Въ среднія, переходныя эпохи выступаетъ иной характеръ: порывъ, страсть, волнующее стремленіе, иногда смягченное до степени блужданія мечты, эротической или религіозной, иногда рѣзко прорывающееся въ предѣльномъ напряженіи неуравновѣшенныхъ силъ души и тѣла. Въ соціалистическую эпоху основной характеръ опять мѣняется: это — гармоническое движеніе, спокойно-увѣренное проявленіе силы, дѣйствіе, чуждое болѣзненности усилія, стремленіе, свободное отъ волненія, живая активность, проникнутая сознаніемъ своего стройнаго единства и своей непобѣдимой разумности.
Если идеальная женская красота древняго искусства выражала безпредѣльную возможность любви, а идеальная красота среднихъ вѣковъ и временъ Возрожденія — неутолимую жажду любви, мистическую или чувственную, то здѣсь, въ идеальной красотѣ другого, идущаго впереди насъ міра, воплощалась сама любовь въ ея спокойномъ и гордомъ самосознаніи, сама любовь — ясная, свѣтлая, всепобѣждающая…
Для позднѣйшихъ художественныхъ произведеній, какъ и для древнѣйшихъ, характерна чрезвычайная простота и единство мотива. Изображаются очень сложныя человѣческія существа, съ богатымъ и стройнымъ жизненнымъ содержаніемъ, и при этомъ выбираются такіе моменты ихъ жизни, когда вся она сосредоточивается въ одномъ какомъ-нибудь чувствѣ, стремленіи… Любимыя темы новѣйшихъ художниковъ — экстазъ творческой мысли, экстазъ любви, экстазъ наслажденія природой, спокойствіе добровольной смерти, — сюжеты, глубоко очерчивающіе сущность великаго племени, которое умѣетъ жить со всей полнотой и напряженностью, умирать сознательно и съ достоинствомъ.
Отдѣлъ живописи и скульптуры составлялъ одну половину музея, другая была посвящена всецѣло архитектурѣ. Подъ архитектурой марсіяне понимаютъ не только эстетику зданій и большихъ инженерныхъ сооруженій, но также эстетику мебели, орудій, машинъ, вообще эстетику всего матеріально-полезнаго. Какую громадную роль въ ихъ жизни играетъ это искусство, о томъ можно было судить по особенной полнотѣ и тщательности составленія этой коллекціи. Отъ первобытныхъ пещерныхъ жилищъ, съ ихъ грубо-украшенной утварью, до роскошныхъ общественныхъ домовъ изъ стекла и алюминія, съ ихъ внутренней обстановкой, исполненной лучшими художниками, до гигантскихъ заводовъ съ ихъ грозно-красивыми машинами, до величайшихъ каналовъ съ ихъ гранитными набережными и воздушными мостами, — тутъ были представлены всѣ типическія формы, въ видѣ картинъ, чертежей, моделей, и особенно — стереограммъ въ большихъ стереоскопахъ, гдѣ все воспроизводилось съ полной иллюзіей тожества. Особое мѣсто занимала эстетика садовъ, полей и парковъ; и какъ ни была непривычна для меня природа планеты, но даже мнѣ часто была понятна красота тѣхъ сочетаній цвѣтовъ и формъ, которыя создавались изъ этой природы коллективнымъ геніемъ племени съ большими глазами.
Въ произведеніяхъ прежнихъ эпохъ очень часто, какъ и у насъ, изящество достигалось за счетъ удобства, украшенія вредили прочности, искусство совершало насиліе надъ прямымъ полезнымъ назначеніемъ предметовъ. Ничего подобнаго мой глазъ не улавливалъ въ произведеніяхъ новѣйшей эпохи, — ни въ ея мебели, ни въ ея орудіяхъ, ни въ ея сооруженіяхъ. Я спросилъ Энно, допускаетъ ли ихъ современная архитектура уклоненіе отъ практическаго совершенства предметовъ ради ихъ красоты.